Тайны ордена. Артем Каменистый

что через пару минут после сдачи один из церковников любезно выдал место хранения ключа.

      Похоже, пол нижнего яруса находился на одном уровне с водой в канале или был даже чуть ниже нее. Эти мысли пришли в голову, когда, опустившись на три ступени, я услышал, как под подошвами захлюпало. Обувь здесь толком не замочишь, зато условия для роста плесени благодатнейшие. Вон какие пышные гирлянды по стенам. И запашок неприятный. Не столько затхлый, сколько… В общем, очень похоже, что некоторые помещения темницы используются в том числе и для слива нечистот.

      Тук, гремя тяжелыми латами, спустился следом, толкая пленника со связанными за спиной руками. Церковнику поставили под левым глазом быстро наливающийся красным и синим фингал, но в остальном он вроде не пострадал, только покашливал иногда – видимо, все еще не оклемался от дыма.

      – Ну говори, что тут и как, – сурово потребовал горбун.

      Пленник кивнул на стену:

      – Там в нише факелы запасные. Вы бы достали парочку, а то окон здесь вообще нет.

      – Охрана внизу есть? Говори быстрее, пока по второму глазу не получил, – добавил Тук.

      – Я же говорил, что тут нет никого. На ночь темницу всегда закрывают, часовые дежурят в самом конце коридора. Им запрещено даже подходить к решетке. Если шум какой или что-то другое, должны сразу наверх сообщать и сидеть на месте до подхода старших.

      – Так сейчас не ночь.

      – Ну утро раннее. Да и днем у нас внизу никого не бывает. Решетку открывают, только чтобы покормить сидельцев или для допроса. Но допросы бывают редко, только если кого-то присылают от епископа или даже выше берите. Сами мы с ними говорить не можем.

      – И часто узников кормят? – спросил я.

      – Кого как. По-разному.

      – Сколько их здесь?

      – Трое.

      – И ради троих содержат целую тюрьму?!

      Пленник пожал плечами:

      – Наверху виднее, но получается, что так. Мы тут вообще ничего не делаем, только этих сторожим. Бывает больше народу, бывает меньше. При мне самое большее шестеро сидели, до меня, говорят, однажды десяток видели. Больше никак, потому как камер только десять, а содержать положено строго поодиночке.

      – Кто эти трое?

      Очередное пожатие плеч:

      – Вам бы лучше спросить монаха главного, нам знать такое вообще-то не полагается.

      – Но я так подозреваю, это знает не только он.

      – Ага. Выживать из ума начал под старость лет, сам с собой то и дело заговаривает, а уши у всех есть, приходится слушать.

      – Так что он там про этих троих говорил?

      – Один вроде как папаша герцога, не последнего. Считается, что сгинул в море вместе с кораблем, но сынок, я так понимаю, правду знает и не очень-то мечтает о том, чтобы папаша когда-нибудь появится на пороге живой и невредимый. Как его звать, не знаю, а вот второй многим известен: Санман Кадаррис.

      – Санман