Из счастливой страны Детство. Валентина Дорн

, и она была такой огромной, что за ней было можно спрятаться как за стеной от всех невзгод. Я ощущаю ее сейчас, спустя десятилетия, после того, как мы с мужем передали ее своим детям. Все начинается с детства, и в этом всем самое главное – родительская любовь.

      Светлые лица

      Говорят, что ребенок может помнить себя примерно с трех лет.  Верите или нет, но в закоулках моей памяти хранится воспоминание, как папа с мамой учили меня ходить. Это значит, что мне было около года. Они сидели в креслах напротив друг друга, и звали к себе, вытягивая вперед руки. И я шла навстречу этим рукам.

      Страшно было оказываться посредине комнаты без привычной опоры, и иногда я хваталась за края скатерти, которые свисали со стола.  Когда мне  удавалось пробежать (ноги несли сами) от рук в руки без скатерти, родители  радовались, и вообще у них были очень светлые и счастливые лица. Они радовались, что я у них есть, и что я расту и уже почти хожу самостоятельно.

      Еще помню щемящую тоску по маме, когда она долго не возвращалась с работы. Тайком от всех я уходила в спальню, где у кровати на гвоздике висел мамин домашний халат. Я буквально «зарывалась» в него лицом и вдыхала родной мамин запах. Мне так хотелось в тот момент быть рядом с ней, что на  глазах  появлялись слезы.

      Я родилась третьей дочкой в семье. Возможно, мои родители хотели сына, но они никогда об этом не намекали даже. Больше всех со мной занимался отец. Я знала огромное количество всяких песен: отец водружал меня себе на шею, ходил по комнатам и пел. Я все выучила и подпевала со своего «второго этажа».

      Отец вообще-то был гармонистом-самоучкой. В его репертуаре были песни из всяких кинофильмов и какие-нибудь застольные, и на тот момент современные, которые звучали по телику.

      Листья желтые над городом кружатся,

      С тихим шорохом нам под ноги ложатся,

      И от осени не спрятаться, не скрыться.

      Листья желтые, скажите, что вам снится…-

      Громко пели мы.

      Родилась я в поселке Глубокое Восточно-Казахстанской области. Там был завод  с высоченными трубами, из которых периодически выбрасывался едкий дым.  От него першило в горле и хотелось все время кашлять. По этой причине нас часто загоняли в дом с улицы, чтобы переждали «химическую атаку». А еще, как я потом выяснила, Глубокое находится не так далеко от Семипалатинского полигона, где  производились испытания ядерного оружия.

      Я росла не очень крепким и здоровым ребенком, к тому же еще худышкой. Родители решили увезти меня подальше от едкого дыма и полигона: в небольшое село Соколовка в Северном Казахстане, где зимой наметало сугробов по самые окна, и мороз стоял градусов под сорок.

      Я смотрела на мир через стекла с морозными узорами, которые  казались иллюстрацией к какой-то волшебной сказке и серебрились под солнечными лучами. Дома сидеть надоедало, а на улицу зимой выпускали не каждый день. Одни только сборы и одевания чего стоили. Как космонавт выходит в открытый космос, я выходила во двор, осторожно втягивая носом обжигающе холодный воздух. Ноги – в валенках и трех штанах, руки – в варежках и шубе, шея не поворачивается из-за воротника и шарфа. В таком виде двигаться было не особо удобно. Ну, разве поскрести для порядка лопатой, очищая дорожку от снега. У меня была своя маленькая лопата.

      Ничего не оставалось, как играть сама с собой дома. Я выстраивала сказочную страну из открыток, и по ее улицам ходили люди – шахматные фигурки, и они говорили между собой, то ссорились, то обнимались, то радовались, то грустили. Я повелевала целым миром, который сама придумала! И когда это происходило, я как будто «уплывала» из этой комнаты и времени, которое имело свойство убыстряться. Вот только был обед, а теперь уже пришли родители, и на кухне горит свет.

      Летом было лучше, чем зимой. Наш дом стоял на высоком берегу Ишима.  Если спуститься вниз, то ты у речки с илистыми берегами, на которых отчетливо виднелись отпечатки гусиных лап.  Гуси плавали днем, а вечером возвращались во двор на кормежку.  У них был очень злой и задиристый гусак-предводитель. Он бросался ко мне навстречу и угрожающе шипел, выставив длинную шею. Рядом с входной дверью стояла палка, с помощью которой отбивались от «злюки».

      Летом можно было гулять по берегу, качаться на качелях, которые отец сам сделал, играть с собачкой. Сестры никогда меня в свои игры и «походы» не брали: для них я была слишком маленькой.

      Иногда мы ходили всей семьей в лес за березовым соком или грибами.  До сих пор помню  необыкновенно светлые, белоствольные березовые рощи и хвойный бор с хрустящими под ногами шишками и иголками.  В пять – шесть лет мне уже давали в руки маленькую корзиночку, и я наравне со всеми собирала грибы.

      По грибы

      Корзинка была красно – синей: сплетенной из каких-то плотных, жестких проволочек. Довольно тяжелой на вес. И круглая ручка у нее не гнулась, несмотря на мои усилия. Она вообще никак не гнулась вся.

      – Ну, держи, грибница наша маленькая! Это тебе по грибы ходить! – Радостно сообщила мама.

      К пяти годам своей жизни я заслужила репутацию знатной грибницы. В лесных походах