Содом и Гоморра. Марсель Пруст

историю в лицее. Ей важнее всего было показать, что она знает прозвища, которые давали ее знакомым. Она спросила меня, буду ли я на будущей неделе на обеде у маркизы де Виши-Дюдефан, которую часто называли «Вишенка», и, получив отрицательный ответ, несколько секунд помолчала. А потом, просто желая блеснуть необходимой в этом кругу осведомленностью, умением говорить то же, что все, и верностью господствующему мнению, добавила: «Какая приятная женщина наша Вишенка!»

      И в то самое время, когда принцесса со мной беседовала, в гостиной явились герцог и герцогиня Германтские! Но я не мог сразу к ним подойти, потому что по дороге меня поймала турецкая посольша; ухватив меня под руку, она кивнула мне на хозяйку дома, с которой я только что расстался, и воскликнула: «Какая принцесса восхитительная! Высшее существо! Кажется, будь я мужчиной, – добавила она с оттенком восточной угодливости и восточной же чувственности в голосе, – я посвятила бы жизнь этому небесному созданию». Я отвечал, что принцесса в самом деле очаровательна, но я лучше знаком с ее кузиной герцогиней. «Ну какое может быть сравнение, – возразила посольша. – Ориана – прелестная светская дама, обязанная своим остроумием Меме и Бабалю[56], а Мари-Жильбер – личность».

      Я не очень-то люблю, чтобы мне вот так безапелляционно сообщали, что́ я должен думать о своих знакомых. И мнение посольши Турции о герцогине Германтской ни с какой точки зрения не могло быть вернее моего. Кроме того, мое раздражение на посольшу объяснялось тем, что недостатки какого-нибудь друга, да хоть бы и просто знакомого – для нас чистый яд, против которого у нас, к счастью, выработан иммунитет. Не станем прибегать к каким бы то ни было научным сопоставлениям и рассуждать об анафилаксии[57], заметим только, что внутри любой нашей дружбы или чисто светского знакомства притаилась враждебность, которая на какое-то время излечивается, но исцеление длится лишь до нового рецидива. Если люди ведут себя «естественно», такие отравления переносятся довольно легко. Но посольша Турции, называя незнакомых ей людей «Бабаль» и «Меме», нарушила действие иммунитета, в силу которого я с ней мирился. Она меня бесила, и это было несправедливо, тем более что она вовсе не пыталась меня уверить, будто они с «Меме» близкие друзья; просто она слишком поспешно училась, а потому называла этих высокородных особ так, как по ее представлениям было принято в этой стране. Свое образование она приобрела в несколько месяцев и не проходила по всем ступеням служебной лестницы. Но, поразмыслив, я понял, что общество посольши мне неприятно и по другой причине. Совсем недавно «у Орианы» эта же дипломатическая особа говорила мне многозначительным и важным видом, что принцесса Германтская ей решительно несимпатична. Я счел за благо не заметить этого крутого виража, объяснявшегося приглашением на нынешний прием. Посольша ничуть не кривила душой, когда объясняла мне, что принцесса Германтская – высшее существо. Она всегда так думала.

56

…Меме и Бабалю… – В первом томе («В сторону Сванна») уже говорилось о том, что Меме – уменьшительное имя, которым близкие называют Паламеда Шарлюса, а в третьем («Сторона Германтов», часть первая) – что уменьшительным Бабаль они называют Аннибаля де Бреоте-Консальви.

57

Анафилаксия – острая аллергическая реакция при повторной встрече с уже знакомым возбудителем.