Пыльные перья. Ольга Дехнель

ищейка. Ты же у нас мастер по отлову тварей. Ищи.

      Вся ее поза, все ее тело – острые углы и звенящее напряжение. Саша не могла нагляднее показать, что находиться здесь она не хочет. Но все равно пыталась. Темнота лезла под розовую куртку, путалась в светлых волосах, кусала за шею и ноги – грозила проглотить. Если очень долго смотреть в темноту, что случится после?

      Саша знала, что в темноте, в ее кошмарах живут жуткие обгоревшие мумии. И потому в темноте искала хотя бы компанию, если не могла найти покой.

      Никитин голос, мягкий, будто уговаривающий, снова раздался рядом:

      – Озерская. Гипотетическая ситуация. Скажем, моя сестра видит фей. Что делать?

      Матвей Иванович говорил о чем-то с Грином вполголоса. Саша знала, что про них говорит Никитин начальник – ему приятнее всего было работать с Истоминым, он надежный. Мятежный стабилен только в том, что стихийное бедствие случается ровно там, где он находится. Озерская среди них случай клинический, потому что непредсказуемая. Сегодня обнимет, а завтра укусит.

      И ради бога, не суйся ни к кому из них. Самого затянет. Так вы думаете?

      Но ведь никто не спрашивает, как именно затянуло нас? Был ли у нас выбор?

      В Саше все было мягким, каким-то кукольным: поворот головы и то, как волосы чуть закрывали глаза, очаровательные руки, похожие на кошачьи лапки. И железное, несокрушимое, горящее желание жить. Просто не так. Не здесь. Не в этих декорациях. И именно по этой причине Саша Озерская была способна абсолютно на все. На деликатную улыбку и на тихий голос. Или вцепиться в волосы. Когда Саша заговорила, она все еще улыбалась:

      – Молиться, Никитушка.

      Брови юного полицейского удивленно взлетели, Саша же продолжала с неотвратимостью удава, сворачивающегося вокруг жертвы:

      – Потому что позволь рассказать тебе, что будет. Если твоя сестричка зрячая, вам придется отдать ее в Центр. Она либо научится, либо без должной подготовки сойдет с ума, потому что из каждого угла к ней будут лезть малые бесы. Будут шептаться с ней. И она совсем не будет знать, что с этим делать. А в Центре… О, вообрази только, чему она может научиться в Центре, твоя сестричка. Если ее наставницей буду я? Или, скажем, Марк? Ну, чему мы можем научить. – Саша издала легкий мелодичный смешок, похожий на звон ее браслета. – И ей там придется работать. Ты хочешь, чтобы упырь, реальный совершенно упырь, мертвый и холодный, тянул руки к твоей сестренке? Так что молись, милый, чтобы феи остались только в ее детстве. И вряд ли это феи, кстати. Но это лекция для следующего вечера. Ты не хочешь, чтобы твоя малышка была солдатом Центра. Мы там выращиваем из девочек монстров не хуже тех, о которых тебе читали в детстве.

      «Но ты не монстр, – хотелось сказать ему. – Ты ведь не монстр. Ты-то красивая. Будто золотая».

      Он взглянул на нее всего дважды. Саша все еще улыбалась, но улыбка не достигала ее глаз. Не задевала даже по касательной. И, наконец, пропала совсем.

      Мятежный, похожий на монстра больше – так, во всяком случае, казалось