Руина. Михайло Старицкий

глазом: – «Мени с жинкою не возиться, а тютюн да люлька казаку в дороге знадобится!» Ха – ха! Верно! Ну, а теперь слушай меня дальше: очень ты мне полюбился, и не хочу я, чтобы такая умная голова из-за кохання гинула, а потому слушай мой приказ: давай почоломкаємся, брате, да и ложимся сейчас спать, ехать уже поздно, а завтра чуть свет едем мы с тобой в Богуслав, не я буду, если не отыщу тебе того жида.

      Наступал холодный осенний вечер. Целый день моросил мелкий дождь, но не тот теплый, ласковый, что в летние дни падает иногда незаметной росой и своей влагой умеряет зной дня, а ядовитый, промозглый, налетавший со всех сторон косыми прядями и хлеставший злорадно несчастного путника, застигнутого в дороге.

      В волнующейся мгле, по дороге к женскому монастырю, двигались две фигуры.

      – Ой, замерзну, – запротестовал жалобно хлопец, шагавший по грязи вслед за какою-то длинной фигурой, колебавшейся среди тумана мрачным силуэтом. – И за шею, и за пазуху вода льется. Зуб на зуб не попадает… Хоть ложись да сдыхай!

      – Эге, нежный! – огрызнулся шедший впереди путник, вооруженный огромной палкой с железным наконечником. – А целую неделю мокнуть под холодным дождем не пробовал? А спать в луже и примерзнуть в ней под утро не приводилось? Хе! Хе!

      – Да я всякого лиха тоже попробовал, а вот что-то теперь невмоготу, ноги не слушаются!..

      – Ну, потерпи, хлопче, трохи; вот монастырь скоро, – там и согреемся, и подкрепимся… вот как в Чигирине было… помнишь, у молодой хозяйки?..

      – Ох, – вздохнул хлопец, – то ж хозяйка была, молодая господыня, а там черницы; пожалуй, «поднесут еще черницкого хлеба»![4]

      – Хе – хе! Не любишь? – засмеялся хрипло старший путник, остановившись, чтоб перевести дух.

      – Да где же этот монастырь? Идем, идем, и конца нет… Может быть, сбились с дороги?

      – Чтоб я сбился! Го-го! Не на такого напал! И в глухую ночь потрафлю всюду… Вон, гляди, чернеет во мгле длинная полоса, то муры монастырские.

      – Так поспешим! – обрадовался хлопец.

      – Стой, попробую выкурить люльку: в монастыре не годится… не позволят.

      – Дядьку, голубчику, бросьте вы люльку… Совсем становится темно… да и тютюн и губка мокрые, верно, как хлющ.

      – А вот посмотрим. – И знакомый нам нищий присел на корточки, закрылся кереей и стал осматривать свои курительные припасы.

      Хлопец натянул на голову свитку и с тоской ждал, чем окончится попытка строгого дядьки; но, к счастью хлопца, все оказалось у нищего перемокшим, и он, плюнув сердито, злобно поднялся и зачастил к монастырю. Хлопец почти бегом пустился за ним, чтобы не отстать и не потерять тропы в наступившую темень.

      Вскоре вырезались из мрака высокие стены с укрепленною башнею брамой. Путники подошли к самой браме, и старший начал стучать в нее своей клюкой, но на его энергичные удары в окованные железом ворота никто не откликнулся, только ветер ворвался с воем под своды башни и закружил холодною хлябью.

      Нищий удвоил удары; они звонко сыпались

4

«Поднести черницкого хлеба» – пословица, означающая вытолкать в загривок.