Кощей Бессмертный. Нечистая сила в русской истории. Александр Вельтман

роскошный карсит {Род тюники; женская татарская одежда}, из Дамасской материи, шитый золотом, бархатный колпак, осыпанный жемчугом, такью и тушлык {Отвес сзади и нагрудник, унизанные различными золотыми монетами}, унизанные Юнанскими златницами, и блязык {Нарукавье}, кованный из золота и осыпанный драгоценными камнями, Эмин торопливо ищет в голове своей средств овладеть Гюльбухарой и не находит ни одного.

      «Еще несколько раз вздохну я, – думает он, – и она уже будет в Харэме Хана! Оттуда нет ей исхода, как из могилы! Просить отца уступить мне невольницу? Хамид не согласится пожертвовать дочерью для прихоти сына. Насильно вырвать счастье свое из рук его?.. Эмин не решится: он любит Бабу Хамида!»

      Как раненый ядовитою стрелою падает Эмин без сил на землю.

      Слышит тяжелые шаги отца своего и за ним шорох шелковой ткани, слышит слова: «Помни, что отныне ты не Гюльбухара, а Мыслимя, дочь первого Мирзы, Хадыня Харазанли Хана! Этого хочет Аллах!.. Но он запирает уста твои молчанием!»

      Эмин слышит глубокий вздох и не может отвечать на него вздохом.

      Нетерпеливо ждет Харазанли Хамида.

      Он является перед ним.

      – Долго ждал я тебя; долго снаряжал ты дочь свою; не украшения мне нужны! где она?

      – Люби дочь мою Мыслимя, великий Хан; не полюбишь, отдай мне ее назад; она была утешением моей старости.

      Харазанли не внимал словам Мирзы; его занимала дочь его; он подал ей знак приблизиться к софе своей и сбросить покрывало.

      Когда Харазанли взглянул на Гюльбухару, глаза его наполнились огнем.

      – Иди с Аллахом и Пророком его, – сказал он Хамиду.

      Хамид повиновался.

      – Мыслямя! – продолжал Харазанли. – В глазах твоих блестят слезы!.. Солнце, которого я искал!.. печаль затмила свет твой!

      Слезы брызнули из очей Гюльбухары.

      – Скажи мне причину горя твоего! Я не прикоснусь к тебе дыханием до тех пор, покуда не увижу рассвета на лице твоем! Мыслимя, говори истину, я исполню желание твое! Если ты боишься равной себе в Харэме… не бойся! тебе нет в нем равных!.. Все будут рабынями твоими; я сам покорюсь тебе! Требуй от меня всего!

      – Одного только прошу у тебя, Хан: прости одного виновного пред тобою, моего благодетеля! – произнесла Гюльбухара, упав на колена перед Ханом.

      – Кто сделал тебе добро, тому все прощаю! Порукою слов моих твои светлые слезы! Но кто, кроме Мирзы Хамида, мог иметь влияние на дочь его? – произнес Хан голосом, который изменял рождающемуся в нем подозрению.

      – Мирза Хамид, – отвечала Гюльбухара.

      – Отец твой?

      – Не отец, а благодетель мой. Он дал мне средство повергнуться перед великим Ханом и просить защитить отца и мать мою от злобы Мирзы Мазар-Ульмука!

      – Хамид не отец твой? – вскричал Харазанли, затрепетав от гнева.

      – Ты дал слово простить Хамида, – едва произнесла устрашенная Гюльбухара и припала к поле Ханского облитого золотом джилена.

      – Дал слово и не отступлю от него. Но Хамид не исполнил воли моей, я сам ее исполню!

      На удар саблей по полу явился Сарай-Ага.

      – Призвать