.

Бросались в глаза выпуклые черные латинские буквы на каждом из этих ящичков, да еще белая эбонитовая трубка на письменном столе.

      Впрочем, все эти детали Григорий заметил не сразу. Естественно, что прежде всего внимание его привлекла фигура человека за письменным столом.

      Григорий ожидал увидеть военного, а перед ним был человек в штатском не первой свежести костюме, мешковато сидевшем на костлявых плечах. Расстегнутый воротник сорочки открывал худую морщинистую шею, и это довершало картину какой-то общей неряшливости в одежде хозяина кабинета. Иное впечатление производило его лицо. Из-за непомерно больших очков, закрывавших чуть ли не треть его, на Григория глянули холодные, внимательные глаза. Казалось, именно в них сосредоточилась вся сила этого худого, немощного тела.

      Едва кивнув в ответ на приветствие, очкастый указал на кресло.

      Несколько секунд человек в штатском и Григорий разглядывали друг друга. Наконец, челюсть хозяина кабинета шевельнулась:

      – Спик ю инглиш?

      – Нет, я говорю по-немецки.

      Тонкие губы очкастого перекосились: то ли улыбка, то ли презрительная гримаса.

      – Хорошо, будем разговаривать по-немецки. Вы гауптман вермахта Генрих Гольдринг?

      – Да.

      – Вам, конечно, известно, что мы начали демобилизацию бывших военнослужащих вермахта?

      – Известно.

      – Теперь дошла ваша очередь. Именно затем я и вызвал вас. Дело в том, что прежде чем освободить из лагеря, мы проверяем личность подлежащего освобождению. Документы штабов немецкой армии в нашем распоряжении, и мы можем ознакомиться с личным делом каждого. Вы меня поняли?

      – Да.

      – И вот теперь я просто не знаю, что с вами делать.

      – Почему?

      Очкастый забарабанил пальцами по столу, прикрыв глаза, как бы обдумывая ответ.

      – Хоть вы и воевали против нас, я не склонен причинять вам неприятности, – сказал он миролюбиво, хотя взгляд его был так же холоден.

      – Я не совсем понимаю, сэр, о каких неприятностях идет речь.

      – Я же говорил – у нас была возможность ознакомиться с личным делом каждого.

      – Тем лучше.

      – Не сказал бы… Вы должны признать, что начали войну в рядах Советской Армии, а потом перешли к немцам. Значит, против нас воевали не под нажимом, а добровольно!

      – Я немец по происхождению.

      – Но русский подданный. С вами мы можем поступить соответственно имеющемуся между союзниками договору.

      – Я не знаю его сути.

      – У нас с Советской Россией заключен договор, по которому эмигрантами считаются лица, уехавшие из России до тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Все, покинувшие страну после, считаются лицами перемещенными и подлежат возвращению на родину независимо от их желания.

      – Я немец и…

      – Это не имеет значения. По сути, вы советский подданный. Но я не думаю, что перспектива вернуться в Россию вас очень соблазняет. Ведь советский трибунал еще осенью тысяча девятьсот