28 дней. История Сопротивления в Варшавском гетто. Давид Зафир

и дал знак двум другим гиенам следовать за ним.

      Стефан отобрал у меня две тяжеленные сумки, как настоящий джентльмен, не позволяющий подруге таскать тяжести, а свободной рукой обнял меня за плечи. И мы пошли слоняться по рынку, как два влюбленных голубка. Я по-прежнему держала в руке его розу.

      Внезапно я испугалась: а вдруг он сейчас даст деру с моими продуктами? Может, он тоже контрабандист. Но разве стал бы обычный контрабандист рисковать жизнью ради соратника по цеху? И даже если он меня ограбит, это вполне себе цена за спасение моей жизни. За возможность дальше кормить родных. И растить сестру.

      – Спасибо, – сказала я ему.

      – Да я с удовольствием. – Он так засмеялся, что я ему почти поверила. И прибавил: – А целуешься ты здорово!

      Он произнес это с нахальной самоуверенностью юнца, который перецеловал множество девушек и, может, даже женщин, а потому имеет право судить.

      – На кону была моя жизнь, – шепотом ответила я, чтобы никто из прохожих не услышал. Не время и не место таять от комплиментов. – Наша жизнь. Ведь ты рисковал собой ради меня.

      Мне до сих пор в это не верилось. В мире, где каждый думает только о себе, нашелся человек, который во имя моего спасения пошел ва-банк.

      – Я не сомневался, что все получится, – ответил он так же тихо. И улыбнулся – не наигранно, не нахально, а совершенно искренне.

      – Мне б твою уверенность! – Я вымученно улыбнулась.

      – Были две детали, которые меня в этом убеждали, – заявил он.

      – Это какие же?

      – Во-первых, твои зеленые глаза…

      Он засмеялся: глаза ему, похоже, понравились. А я, к своему удивлению, почувствовала, что мне это польстило.

      – А другая? – поинтересовалась я.

      – Человек, который в такие времена занимается контрабандой, должен очень, очень быстро соображать. Иначе он был бы давно мертв. То есть мертва.

      Эта аттестация польстила мне еще больше. Прямо гордость взяла. Но виду я не подала, а сказала:

      – Либо соображать быстро – либо вообще ничего не соображать.

      Он засмеялся. Смех у него был вальяжный, вольный. Не задавленный, как у большинства евреев. Наверное, он все-таки поляк. Может, его даже действительно зовут Стефан.

      – Ты тоже контрабандой занимаешься? – спросила я.

      Он остановился, резко посерьезнев, и помешкал, видимо решая, можно ли раскрываться передо мной и если да, то в какой мере. Наконец последовал ответ:

      – Только другого рода.

      Это еще что значит? Может, он работает на королей черного рынка, процветающего в гетто? Неужели он один из тех поляков, кто, преступая закон, помогает еврейским мафиози?

      Стефан убрал руку с моих плеч.

      – Чем меньше ты обо мне знаешь, тем лучше для тебя, – сказал он, и мне вдруг показалось, что ему гораздо больше семнадцати.

      – Ну я-то крепкий орешек, – отозвалась я.

      – Я тоже раньше так о себе думал, – ответил он,