Черный котел. Татьяна Форш

Документы о лагере не имеют никакого отношения к ее экспедиции.

      Инга перелистывала листок за листком, пока ее взгляд не остановился на фотографии девушки. Довольно симпатичная, с длинной косой. Задорно улыбаясь, она смотрела в объектив, одной рукой прижимая косу к груди. Но внимание Инги привлекло нечто другое: вторую руку девушки змейкой обвил знакомый браслет.

      Что?! Не может быть!

      Инга оторопело уставилась на украшение.

      Хотя… Артем, наверное, оказался прав, сказав, что такие украшения в те годы были в моде. К тому же…

      Она присмотрелась. Жаль, фотография некрупная. Плетение почти не различить! И никаких подвесок на нем не видно.

      Почему-то у Инги вновь появилось ощущение, что ничего не происходит случайно. И подарок умершего до ее рождения дедушки, и встреча с Артемом, и документы о лагере, и даже то, что она держала сейчас в руках фотографию девушки с похожим браслетом на руке.

      Все явно указывало на то, что она непременно должна ехать в эту экспедицию!

      Инга суетливо принялась ворошить листы. Если бы Света доверилась ей и отдала не сканированные документы, а подлинники, можно было бы лучше рассмотреть кое-какие плохо пропечатавшиеся буквы и цифры. Так… Стоп!

      Среди бумаг она заметила несколько писем, написанных немного корявым, размашистым почерком, и стала их читать. Вначале было сложно разобрать написанное из-за плохого почерка и множества орфографических ошибок. Но вскоре Инга научилась довольно бегло читать эти каракули.

      Хм… Интересно… Кому принадлежат письма? Их явно писала женщина.

      «Здравствуй, мой родненький Сашенька! Соскучилась по тебе, очень! Уже два месяца как не наведывался в нашу деревню. Случилось что? Подарочек тебе готов. Приехал бы, с сенокосом помог! А то совсем тяжелая я стала. К зиме сыночка или доченьку тебе рожу. Знаю, не хотел так рано, да только мне твоя столица ни к чему. Никуда я не поеду. А ты сам как знаешь. Хочешь с нами оставайся, хочешь езжай. Ты у меня и так самый главный, а будешь еще главнее! Мы с дитятком тобой гордиться станем, родный наш, Сашенька! Прощай. Навеки твоя Полина!»

      А если письмо предназначалось какому-нибудь узнику, который попал в лагерь, а эта Полина его ждала? Сколько еще таких писем, рассказывающих о разрушенных семьях, она найдет?

      Уже не думая о позднем часе и о том, что завтра рано вставать, Инга принялась перебирать листы. Больше всего, конечно, было листов с отчетностью: списки фамилий, стандартные формулировки обвинений, протоколы допросов. Вскоре Инга нашла еще с десяток писем. Восемь из них были написаны знакомым почерком неизвестной Полины, а два аккуратной вязью крошечных букв. Сложив листы в стопку, Инга принялась читать.

      «Спасибо тебе, Сашенька, за помощь! Мамка моя и дед очень хвалят тебя! Но боятся. Говорят, что уедешь ты и бросишь меня с ребенком. А кому я такая нужна-то буду? Но я не верю! Ты мой суженый. Стихиями присушенный! Я же помню наш обряд венчания, что мой дедушка над нами совершил! Ты не веришь, я знаю, да только не разлучить теперь нас никому!