Петербургские крокодилы. Гавриил Хрущов-Сокольников

эполетах и новых штиблетах, другой же, облеченный в темно-зеленый, восточный халат и туфли, очевидно, был у себя дома, и действительно, это был хозяин квартиры Василий Егорович Перекладин, более известный в полку под кличкой «Васеньки», враль и балагур первой руки.

      Офицер в мундире был его ротный командир штабс-капитан Цукато, живший с ним на одной квартире.

      – Декорации готовы, роль выучена, – говорил Цукато, прихлебывая чай с ромом. – Одно сомнительно, поедут ли статисты по приглашению?

      – Не тужи, брат, тотчас явятся. Особенно твой мерзавец Шельмензон… Он просто умрет с горя, когда узнает о твоей смерти…

      – Ха, ха, ха! – покатывался Цукато. – Этому мерзавцу больше пяти копеек не давай, не стоит.

      – Уж меня не учи, – улыбаясь, промолвил Перекладин.

      – Да, да, давай-ка подочтем, сколько долгов, чтобы не пропустить какого. Список у тебя?

      – Вот он… давай считать!

      – Давай. Шельмензону 3.000 рублей, клади на счетах.

      Косточки щелкнули.

      – Вараксину 1.500, с процентами 1.700… Положил?

      – Положил.

      – Гребешкову 1.600, Инокову 2.200, портному 800, Шлемке Гринбергу… ха, ха, ха… 1.500… дал 300, в полторы вексель… этому пяточек… ха, ха, ха!.. Положил?

      – Положил.

      – Сколько?

      – 10.000… Цифра!.. – многозначительно проговорил Перекладин.

      – Да… да-а!.. Всем писал?

      – Всем… вчера и сегодня…

      – А сколько наличных остается… на уплату?

      – 510 рублей, – пересчитав пачку, ответил поручик.

      – Как 510, было 560?

      – Вот все счеты… Гроб 35 рублей, свечи и церковь 8, священнику 5 рублей, марки, извозчик, посланному с письмами.

      – Так, так, верно, верно… В тебе ли мне сомневаться… Знаешь что, Васенька, если нам удастся, тогда всю жизнь, до гробовой доски располагай мной, я твой неоплатный должник… А то съели меня эти проклятые кредиторы, словно черви могильные, заживо съели!..

      Раздавшийся в это время в прихожей робкий звонок прервал беседу приятелей. Они быстро оба кинулись в зал. Цукато с ловкостью, которой позавидовал бы любой гимнаст, вспрыгнул на стол, и быстро лег в гроб, сложил руки на груди, и закрыл глаза. Губы его мгновенно приняли мертвенно-спокойное выражение, ни один мускул его не дрожал… Перекладин бережно укрыл его покровом, и закрыл лицо кисеей… осмотрел, все ли в порядке, и затем уже пошел отворить посетителю.

      В прихожей, торопливо сбросив пальто, пред Перекладиным предстал маленький человечек, с еврейского типа лицом, и с нервной суетливостью поздоровавшись с хозяином, тревожно проговорил.

      – Вы, господин поручик, напугали меня своей запиской, что случилось?.. Бога ради говорите, что случилось?

      Вместо ответа Перекладин приотворил дверь в зал и указал пальцем на гроб.

      – Умер?.. Вей мир, кто умер?..

      – Иван Иванович приказал долго жить.

      – Что вы говорите… Иван Иванович, господин Цукатов… Вей мир!.. Не может быть… Он в воскресенье еще занял 300 карбованцев.

      – Посмотрите…

      Перекладин