Сожги меня снова. Сара Фейрвуд

новения нежной дремы, но мой внутренний голос, срывающийся на ломаном шёпоте протестов, снова напоминал о своих обязанностях.

      – Габриэль, вставай! – раздался из кухни голос матушки, проникновенно и требовательно.

      Я открыла глаза, тяжело вздохнув. Села на своей жесткой кровати, мысли о дальнейших мучениях заставили меня поморщиться. Едва почувствовав тепло солнечных лучей, обжигающих чувствительную кожу, я неохотно скинула с себя одеяло. В одной лишь сорочке я, испытывая холодный пол под босыми ногами, направилась на кухню, где меня ожидала матушка, поглощённая готовкой сырных лепешек.

      Сквозь теплый воздух кухни, напоенный благовонием теста и жареного сыра, я заметила, как она обернулась ко мне с неумолимым выражением лица. Я всегда была в восхищении от её умений: как тонко ладонями сглаживала она раскатанные лепёшки, как ловко переворачивала их на горячей печи. Длинная седеющая коса, аккуратно заниженная на затылке, подчеркивала её силуэт, который, несмотря на время и заботы, всё ещё сохранял очарование. Тем не менее, морщины на её лбу резко очертили её эмоции.

      – Почему ты не одета? – её глаза, полные строгости, пробежали по моему небрежному наряду. – Выглядишь как бабочка! Так ты никогда не найдешь себе мужа!

      – Мама! – не выдержала я и повысила голос, ощущая, как стыд солёным потоком накатывает мне на щеки. – Я только встала. Ты сама сказала вставать!

      – Живо иди переодевайся, – меж тем, она не отступала. – Скоро отец войдет в дом, не позорь себя.

      С горьким вздохом я вернулась в свою комнату. На мгновение осталась наедине с укоряющим чувством, вдыхающим спокойствие от того, что именно здесь, среди своих невзгод, я могла быть собой. Я подошла к старому шкафу, его двери скрипнули под моими руками. После долгих поисков я вытащила нежно-розовое платье, его легкая ткань словно шептала мне о том, как хорошо одеться в него непосредственно перед работой в поле. Я быстро натянула платье, его рукава-фонарики касались моих плеч, даря мне чувство праздника даже в будний день. Короткие сапоги, скрипящие своим маленьким размером, совершенно не желали подружиться с моими обнаженными ногами.

      С каким-то искренним желанием я схватила маленькое резное зеркальце с широкими боками, взглянув на свое отражение. Длинные черные волосы, упавшие на плечи непринужденными волнами, и широкие раскосые зеленые глаза, которые когда-то вызывали восхищение у коровы, не скрывали простоты и скромности деревенской жизни. Типичная крестьянка! Словно проклятие, меня охватило чувство дискомфорта. Я обескураженно отбросила зеркало на кровать, а сама хоть и с напускным равнодушием, тезисно подошла к двери, чтобы вновь погрузиться в свою реальность.

      Пока я шла обратно на кухню, слышала шорохи и звуки, сопутствующие семейным утренним ритмам – стук деревянной ложки о кастрюлю, треск теста под пальцами матушки и отдалённые голоса соседей из соседнего огорода. Никак не могла избавиться от лёгкого чувства недовольства, но одновременно во мне что-то щёлкнуло. В этом мире, полном простых радостей и тяжёлых забот, я искала вдохновение для того, чтобы вырваться за пределы обыденности.

      – Другое дело, – произнесла матушка, оборачиваясь ко мне. – Теперь ты похожа на человека.

      Я не удержалась от закатывания глаз, но только в успокаивающем внутреннем монологе. Я села за стол, на него словно сами собой выстроились мои любимые блюда: крынка свежего молока и сырные лепешки, сделанные только что. Сладкий аромат затопил мою память, вызывая успокаивающие образы, но вдруг рука матушки, точно птичка, пронеслась в воздухе и стукнула меня по ладони.

      – Сначала дождемся отца, – твердо произнесла она.

      На этот раз я уже не мысленно закатила глаза, и увидев это, матушка только цокнула и покачала головой. Казалось бы, какое-то невидимое поле битвы развернулось между нами за утренним столом, но мне было уже не до слов. Я подперла рукой подбородок и, глядя в окно, погрузилась в свои мысли.

      Снаружи все выглядело так, будто мир затаил дыхание. На лугу вдалеке мирно паслись коровы, жадно щипавшие юную траву. Мальчуган лет тринадцати, с растрепанными волосами и яркими глазками, с удовольствием загонял стадо, весело бегая по лужайке. Мне показалось, будто он танцует, а в руках у него была самодельная дудочка, и его мелодии нежно разносились по утреннему воздуху, словно зазывая меня выйти и поиграть. Я невольно вздохнула и отвела глаза от окна.

      Краем уха я уловила звук шагов, и сердце забилось чаще – отец возвращался. Он открыл входную дверь, и та противно скрипнула, как всегда, когда кто-то входил в наш дом. Войдя, он не произнес ни слова, только посмотрел на нас с суровым взглядом. Прежняя юношеская красота его лица исчезла под тяжестью лет; на нем, как на старом кафтане, были налеты морщин, а волосы, несмотря на годы, оставались черными, как у воробья – ни единого седого волоска.

      Отец поставил рядом с дверью ружье – этот жест был настолько естественным для него, что мне даже стало немного страшно. Молча, не сказав ни слова, он прошел в кухню и сел во главе стола. Я знала, что в такие моменты не стоит нарушать тишину. Матушка, как всегда, села