Бог, которого не было. Красная книга. Алексей Френкель

ангел тому ангелу «гаранта» подписал. Ну а потом, как и пел Ник Кейв в Straight to you: «Бог отвернулся от нас во гневе, все святые орут во хмелю, и колесницы столкнулись на небе». Но они – самый смертный в мире ангел, подписавший «гаранта», и красивая женщина в красном платье, которое теперь все время висело в шкафу, все еще были «мы». А потом – ну, что конкретно случилось потом, я не узнал, потому что двадцать минут относительности закончились и в этой относительности вдруг появилась лестница. Одна. Но для нас с ангелом, живущих в разных реальностях, это были разные лестницы. Меня эта лестница привела обратно в прямоугольник камеры, а его – даже не знаю. Но, несмотря ни на что, надеюсь, что к красивой женщине в красном платье. Ведь как пел Ник Кейв в Straight to You, выпавшей при гадании по Нику Кейву самому смертному в мире ангелу: я все равно приду к тебе. Ведь я прикован к тебе, прикован навсегда.

      В мире, где воскресают плотники, возможно все

      Ну а потом сбой в кубизме починили. Ну, по крайней мере, борщ больше не пересаливали. А относительность вообще отменили. Для перестраховки, наверное. И дни потеряли свою перспективность. Ну как и положено в кубизме.

      В один из этих бесперспективных кубодней ромбы были особенно угловаты. Так в кубизме называется грубость. И тупость – тоже так называется. В кубизме вообще мало слов и оттенков – сплошные углы. Острые – это когда грубость, а тупые – когда тупость. Есть еще и прямые углы, но смешно говорить о прямоте у следователей Моссада или Шабака.

      В общем, хороший ромб в тот кубодень был еще более небрит, чем обычно, и как будто с похмелья. Сидел в углу квадрата и молчал, лишь изредка поднимая на меня глаза, и улыбался ломаной линией, словно извиняясь за второй ромб – тот, что сука. Кстати, может, вы не знаете, что если отрезки ломаной линии не лежат на одной прямой, то ломаная линия называется невырожденной; а если лежат – то вырожденной. Улыбка небритого ромба была вырожденной.

      А диагональ ромба, ну, который сука, – обычно она была никак не выделена цветом и практически сливалась с лицом, а когда открывалась – оттуда и сыпались фигурками тетриса вопросы, на которые у меня не было ответа. Сегодня эта линия была ярко-красной и крепко – просто наглухо – заколоченной. Сука-ромб молчал. Он ходил вокруг меня часами и молчал. Абсолютно круглые глаза ромба смотрели на меня через треугольные очки, а сам ромб – молчал. А тот ромб, который небритый, – тот тоже молчал, но не ходил. Сидел в углу квадрата и улыбался вырожденной ломаной линией. Это был самый асимметричный из всех моих дней эпохи кубизма. А потом меня отправили в прямоугольник камеры. А потом этот чокнутый на весь куб кубизм перешел в еще какой-то «-изм». Ну потому что в прямоугольнике камеры на правильном додекаэдре тюремной шконки сидел ты. Ты – это Бог. Ну, может, ты сидел на неправильном додекаэдре, неважно. Важно, что ты там был. И твой второй – он тоже там был. Он стоял и читал надписи на стене прямоугольника. А может, наоборот. Может, твой второй сидел на