Революция и семья Романовых. Генрих Иоффе

«правительства доверия» или даже «ответственного министерства» дело не обойдется и что, если Дума с ее Временным комитетом хочет как-то удержаться на гребне событий, она должна пойти дальше: пределом этого «дальше» считалось отречение Николая II в пользу наследника Алексея при регентстве великого князя Михаила. По воспоминаниям П. Н. Милюкова, 1 марта (т. е. в день, когда Н. Н. Иванов явился в Таврический дворец с «великокняжеским манифестом») этот политический курс становится фактически предрешенным[92]. Родзянко, как мог, сопротивлялся этому курсу, вся затея с манифестом и была задумана как средство противодействия ему. Но соотношение сил беспрерывно менялось в пользу сторонников Милюкова, причем Родзянко в немалой степени становился помехой на их пути. По-видимому, он начинал понимать это сам и, чтобы вообще не оказаться за бортом, решил плыть по новому течению. В таких условиях его поездка к царю для утверждения «великокняжеского манифеста» становилась ненужной, политически неоправданной, почему и была отменена. Но свою роль Родзянко еще не считал исчерпанной. До сих пор именно он являлся посредником между Думой и Ставкой, верхи командования прислушивались именно к нему и вряд ли столь же охотно вступили бы в контакт, например, с Милюковым.

      Чтобы смягчить возможное обострение отношений Временного комитета и генералитета и окончательно не потерять влияния, Родзянко вынужден был перейти на позиции «милюковцев». Утром 2 марта он писал Михаилу, все еще отсиживавшемуся на Миллионной: «Теперь все запоздало. Успокоит страну только отречение от престола в пользу наследника при Вашем регентстве. Прошу Вас повлиять, чтобы это совершилось добровольно, и тогда сразу все успокоится…»[93] Тогда же в разговоре по прямому проводу с генералом Рузским, у которого в Пскове находился царь, именно он и поставил вопрос об отречении. Но на встречу с Николаем теперь должны были ехать другие люди, придерживавшиеся более радикального решения вопроса, т. е. готовые принять и идею отречения. Одним из таких людей был А. И. Гучков, известный своим личным неприязненным отношением к Николаю II и разрабатывавший план его устранения от власти еще до начала революции. Другим стал В. В. Шульгин, полагавший, что если уж речь шла или зайдет об отречении, то будет лучше, если его примет монархист.

      Как Гучков и Шульгин, особенно последний, так и некоторые другие мемуаристы из числа лиц, присутствовавших при отречении Николая II, позднее утверждали, что решение срочно выехать в Псков, в сущности, было принято чуть ли не без ведома Временного комитета Думы и что никаких формальных полномочий у думских посланцев в Псков не имелось. Трудно поверить в эту версию. Гучков и Шульгин, конечно, отдавали себе полный отчет в значении своей миссии и вряд ли решились бы на «партизанские» действия. Между прочим, имеется свидетельство, подтверждающее это. Кадет В. Н. Пепеляев, будущий премьер-министр правительства Колчака, в рукописи своих неопубликованных

92

Милюков П. Н. Воспоминания. Нью-Йорк, 1955. Т. 2. С. 309.

93

Цит. по: Мельгунов С. П. Указ. соч. С. 60–61.