Собрание сочинений. Том 3. 1994-1998. Юрий Поляков

это хорошо, клево…

      – Ништяк, – подсказал Витек.

      – Да. Ништяк. Вот так и будешь теперь ходить с кубиком, и если кто-то спросит, зачем тебе он, ответишь: «Ищу культурный код эпохи…» Повтори!

      – И-ищу к-культурный код э-э-эпохи… – неуверенно повторил он.

      – Не хмурься! Улыбнись!

      Витек озарился светлой улыбкой идиота, которому пообещали купить мороженое.

      – Нет, не так! Ты не так должен улыбаться.

      – А как?

      – Как? – Я задумался. – Как…

      В этой улыбке должны воссоединиться горечь бытия, мед воспоминаний, дерзость сердца и усталость души… Как? Я улыбнулся так, как мы улыбаемся, если на улице вдруг встречаем женщину, в которую когда-то были безумно влюблены, а теперь увидели ее расплывшейся, увядающей домохозяйкой с набитыми сумками в руках и гирляндой из рулонов туалетной бумаги через плечо.

      – Понял?

      – Вроде понял, – кивнул Витек.

      После нескольких попыток у него получилось нечто подходящее. И тогда я приказал ему одеться.

      – В это? – обиделся он. – Я не шаромыжник…

      – Да, в это! Одевайся!

      – Иди ты знаешь куда!

      – Мы же с тобой договорились! Ты выполняешь все, что я тебе говорю!

      – Надо мной же смеяться будут, – захныкал Витек.

      – Это мы над ними смеяться будем, когда ты премию Бейкера получишь.

      – Какую еще премию?

      – Как-нибудь расскажу. Одевайся!

      Он напялил на себя разложенную на полу одежду – и эффект превзошел самые смелые ожидания: передо мной стояла живая загадка русского национального характера и, тихо матерясь, разминала тесноватые сапожки.

      – Разносятся, – успокоил я.

      Обойдя Витька со всех сторон и поправив на лбу алую ленточку с надписью Wimbledon, я отошел на несколько шагов и еще раз осмотрел моего питомца, щурясь и складывая губы гузочкой, как это делают на вернисажах некоторые посетители, подчеркивая таким образом свою причастность к миру искусства.

      – Вращай кубик! Энергичнее! Ментально…

      – Чего? – переспросил Витек.

      – То что надо, – объяснил я.

      – Ты надо мной насмехаешься, что ли?

      – Отнюдь…

      – Насмехаешься, – помрачнел Витек. – Знаешь, я не хочу быть писателем. Я лучше назад… Бригадир – мужик отходчивый, возьмет. И Надюха тоже вроде не злопамятная…

      – Не вари козленка в молоке матери его! – строго сказал я.

      Еще вчера утром я бы с восторгом воспринял этот Витькин отказ. Но сегодня нет! Я уже вступил на тропу войны с идиотизмом жизни и смывать боевую раскраску не намерен. Я успокоюсь, только заполучив в руки кровоточащий скальп этой подлой людской несправедливости! Я успокоюсь только тогда, когда вся эта литературная сволочь будет лебезить и заискивать перед простодушным чальщиком, которого я снарядил в гении!

      Взяв