Тайный дневник Натальи Гончаровой. Клод Марк Камински

иногда ее расточительные вкусы.

      Я уверена, что вы со мной согласитесь: нет ничего прекраснее любимого сокровища нашего семейства.

      Вы принадлежите к прославленному роду, что и объясняет, почему я с радостью приму вас в нашем доме.

      Как я уже вам заметила, некоторые легкомысленные вольности сей юной девицы, без сомнения, объясняются тем, что она осознает расцвет своей ослепительной красоты. А потому следует ее время от времени урезонивать, ибо обилие королевских предложений вскружило ей голову. Но это всего лишь слабости юности, к коим должно проявлять снисходительность.

      В ожидании вашего приятнейшего визита, прошу принять, господин Александр Сергеевич Пушкин, заверения в моем совершенном почтении.

Наталья Ивановна Гончарова»

      Письмо моей матери не оставляло сомнений; человек столь тонкий и умный, как Александр, ухватил смысл послания на лету.

      Она соглашалась принять Александра в нашем в доме с тем, чтобы он мог за мной ухаживать.

      Я пребывала в глубоком удивлении тому, что мужчина зрелых лет проявил интерес к столь юной девушке; я не сомневалась в своих достоинствах, но задавалась вопросом, не есть ли это нынешняя мода в обществе. Многие мужчины, иногда вполне канонического возраста, сочетались вторым браком с очень юными девушками.

      В дальнейшем, ближе познакомившись с жизнью Александра, я узнала, что в то время он испытывал жгучее желание жениться. Без сомнения, это нетерпение отражало иное, глубокое устремление: добиться более высокого положения в обществе. При дворе одинокий мужчина старше тридцати лет выглядел не очень солидно. Для императора отказ Александра от холостяцкой жизни послужил бы залогом стабильности; вступив на путь благоразумия, Пушкин стал бы безопасен.

      В экипаже, который вез меня с урока танцев, Александр по обыкновению разыграл свой коронный номер: нравиться и покорять – такова была его вечная одержимость.

      Задолго до нашего брака он уже развлекался тем, что завоевывал сердца как почтенных пожилых дам, так и совсем юных девиц, но исключительно платонически, дабы удовлетворить свое интеллектуальное сладострастие. Я так никогда и не смогла понять, сжигало ли его стремление к любовным победам подобно обычному дон Жуану, или же это было «искусство ради искусства» по примеру Теофиля Готье, которым он так восхищался! «Обольщение ради обольщения», чисто эстетическое удовольствие; для него в этом заключалось искусство жить, душа его этим дышала…

      Это донжуанство, эта ненасытная страсть к женщинам всегда не давала мне покоя. Как можно было бы ее определить? Какими словами? Зависимость, привычка, склонность, стремление к признанию или к любви? Он действовал так, будто рано или поздно ему не придется платить по счетам. Обладание не было его целью. Александр мог бы быть персонажем «Двойного непостоянства» Мариво.

      Если бы он был художником, то писал бы легкими мазками, намечая линии и изгибы.

      Будь он музыкантом, то едва касался бы струн своей скрипки, дабы извлечь невероятные