Иван Крылов. Александр Разумихин

Крылов ответил, что сделанный им перевод французской оперы «Инфанта Заморы» принят театром и постановка идёт на сцене.

      – И что вы получили за это? – насмешливо спросила Княжнина.

      – Мне дали свободный вход в партер, в рублёвые места, – ответил Крылов.

      – А сколько раз вы пользовались этим правом?

      – Да раз пять!

      – Дёшево же! Нашёлся писатель за пять рублей! – зло рассмеялась в лицо Крылову ехидная Княжнина.

      Если от любви до ненависти, говорят, всего один шаг, то от обиды до ненависти расстояние ещё короче. В тот раз он стерпел, смолчал, но обиду затаил. Ответить на оскорбление спесивой дамы Иван Крылов решил по-писательски. Его раздражение и гнев вылились в две комедии («Сочинитель в прихожей» и «Проказники»), в главных действующих лицах которых без труда узнавались тщеславная и капризная жена Княжнина и сам Княжнин, представленный самовлюблённым графоманом. Возможно, именно по этой причине (скандал ведь – двигатель торговли) их взял да напечатал журнал «Лекарство от скуки и забот».

      Радость от первого появления на журнальных страницах сплелась у Крылова с горечью разорванных полезных отношений, которые у него начали складываться в околотеатральных кругах. Эти комедии рассорили Крылова не только с семейством Княжниных, но и с театральной дирекцией, от которой зависела сценическая судьба любого драматического сочинения. И хотя карикатуры получились смелыми, живыми и остроумными, а отдельные сцены были очень даже забавными, о постановке комедий не могло быть и речи.

      Как повёл себя Крылов в атмосфере разразившегося скандала? Он, как мог, его… подогревал. Затеял даже переписку с Княжниным, которая напомнила мне подобный эпизод, хорошо знакомый из пушкинской биографии, когда поэт в 1835 году опубликовал откровенное стихотворение «На выздоровление Лукулла» («Ты угасал, богач младой…») и написал знаменитую стихотворную эпиграмму «В Академии наук» на министра народного просвещения С. С. Уварова и председателя Петербургского цензурного комитета и вице-президента Академии наук князя М. А. Дондукова-Корсакова. Всем было понятно, что своими должностными назначениями Дондуков был обязан не научным заслугам, а «античным» вкусам Уварова. Министр тем не менее пожаловался царю, и тот встал на сторону министра. После чего Бенкендорф пригласил поэта, чтобы донести до него неудовольствие Николая I.

      Сохранилась запись Вигеля, который поведал:

      «Когда Бенкендорф призвал Пушкина и спросил его [с угрозою], на кого он написал эти стихи, тот с смелою любезностью отвечал: “На вас!”. Бенкендорф рассмеялся, и Пушкин убедил его, что Уваров имеет одинаковое с ним, Бенкендорфом, основание почитать себя обиженным».

      Пушкин полагал, что никто не решится официально признать в министре и президенте Академии наук расхитителя казённых дров и его оставят в покое. Но предложение шефа жандармского управления уладить дело и самому договориться с Уваровым его не устроило. Поэтому на следующий день после встречи