Иван Крылов – Superstar. Феномен русского баснописца. Екатерина Лямина

облагодетельствовав Карамзина, почтив вниманием своим Крылова, Жуковского, ободрил, почтил и оживил русскую словесность»430. Провозглашались, видимо, и тосты за отдельных литераторов, из которых Ансело запомнился один – за здоровье отсутствующего Жуковского (он тогда путешествовал по Европе).

      Обед в честь Ансело пришелся на время, насыщенное драматическими событиями. Выразительную зарисовку тогдашних настроений несколько позже сделал Булгарин:

      После несчастного происшествия 14 декабря, в котором замешаны были некоторые люди, занимавшиеся словесностию, петербургские литераторы не только перестали собираться в дружеские круги, как то было прежде, но и не стали ходить в привилегированные литературные общества <…> Литераторы даже избегали быть вместе и только встречаясь, мимоходом изъявляли сожаление об упадке словесности431.

      В столь нервной атмосфере милости, оказанные некоторым писателям, включая Крылова, интерпретировались как знак того, что монарший гнев, поразив виновных, минует сообщество в целом.

      Возрождение литературной жизни в Петербурге началось только во второй половине 1827 года. Поскольку «привилегированные», то есть официально этаблированные, литературные общества прекратили свое существование, это могло происходить лишь в приватном пространстве. Наблюдавший за процессом Булгарин сообщал в III отделение, что 28 августа, когда издатель «Отечественных записок» П. П. Свиньин решился устроить большой обед по случаю приезда в Петербург звезды московской журналистики Н. А. Полевого, «давно не бывшие вместе литераторы сошлись как давнишние знакомые, но с некоторою недоверчивостию и боязнию». Это, однако, не помешало им строить планы регулярных собраний в частных гостиных – так велика была потребность в общении432. И уже следующий большой литературный обед оказался отмечен более оптимистичным умонастроением.

      6 декабря того же года Греч собрал у себя гостей по случаю выхода из печати его фундаментальных трудов – «Практической русской грамматики» и первого тома «Пространной русской грамматики». Как подчеркивал сам автор,

      богатый, звучный, многообразный русский язык, занимающий одно из первых мест в числе всех известных древних и новых языков, изобилуя многими превосходными творениями в стихах и в прозе, долгое время не имел приличной степени его совершенства собственной Грамматики433.

      «Грамматика» Греча пришла на смену «Российской грамматике» Ломоносова, не соответствовавшей требованиям лингвистики XIX века и не отражавшей современное состояние языка. Теперь русский язык как предмет научного изучения был поставлен наравне с основными европейскими языками. «По моему мнению, труд его [Греча] подлежит суду не какого-нибудь ученого Ареопага, но всего Русского народа», – с энтузиазмом писал Булгарин434.

      Разделить радость по поводу нового отечественного достижения собралось 62 человека: «все литераторы, поэты, ученые и отличные любители словесности»

430

Там же. В том же номере газеты было помещено сообщение о беспрецедентном пенсионе Карамзину (50 тыс. рублей). Под высочайшим вниманием к Жуковскому подразумевается назначение его 12 июля 1825 года наставником великого князя Александра Николаевича, вскоре ставшего наследником престола. Под милостью, оказанной Крылову, имеется в виду недавняя аудиенция у нового императора (точная дата неизвестна). «Ласковый прием И. А. Крылова государем императором произвел благоприятнейшее впечатление в умах литераторов и публики, нежели какое-нибудь важное пожертвование в пользу наук и учебных заведений», – сообщал Булгарин в записке «О цензуре в России и о книгопечатании вообще», поданной начальнику Главного штаба в середине мая 1826 года (Видок Фиглярин: Письма и агентурные записки Ф. В. Булгарина в III отделение / Изд. подгот. А. И. Рейтблат. М., 1998. С. 47). В советской историографии эта беседа часто и без достаточных оснований интерпретировалась как «допрос» в связи с тем, что 14 декабря баснописца видели на Сенатской площади (см., например: Смирнов-Сокольский Ник. Рассказы о книгах. М., 1959. С. 251).

431

Видок Фиглярин: Письма и агентурные записки Ф. В. Булгарина в III отделение. С. 205. Фрагмент записки «О начале собраний литературных», адресованной директору канцелярии III Отделения М. Я. фон Фоку (сентябрь 1827 г.).

432

Характерно, что еще один обед литераторов, пусть не столь многолюдный, состоялся уже через два дня, 31 августа. Это было новоселье соиздателя «Северных цветов» О. М. Сомова. Собравшиеся ликовали по поводу того, что пушкинские «Стансы» («В надежде славы и добра…») только что были разрешены к печати самим императором, принявшим на себя обязанности цензора (Там же. С. 205–206). Чтобы оценить, как много это значило в их глазах, достаточно вспомнить, что хозяин дома не так давно подвергался аресту по делу декабристов. А 21 ноября группа литераторов (в том числе Пушкин и Дельвиг) и артистов обедала у Булгарина (см.: Литературное наследство. Т. 58. М., 1952. С. 256; запись в дневнике К. С. Сербиновича).

433

Пространная русская грамматика, изданная Николаем Гречем. Т. 1. СПб., 1827. С. 40.

434

Булгарин Ф. Предисловие // Пространная русская грамматика, изданная Николаем Гречем. С. III.