Дуа за неверного. Егана Джаббарова

к своей матери. Ее выпустили из тюрьмы, она стала жить в своей маленькой комнате старого общежития и забрала его туда. Я никогда не видела эту комнату, но точно знала, что она меньше его комнаты у нас дома. Я с трудом могла представить, как они оба в нее вмещались: куда девались длинные тонкие ноги моего брата и худые синеватые руки его матери?

      По вечерам перед сном я сиротливо ждала его спасительного крещения и возвращения, терять оказалось гораздо сложнее, чем приобретать. Еще долго в гостиной виднелся контур его фигуры, слышался его смех, по привычке первым делом, вернувшись из школы, я просовывала голову в его комнату, чтобы сказать «Серега, привет». Слова распадались на слоги: се-ре-га, где последний слог почти всегда оказывался беззвучным осознанием пустующего пространства.

      Единственный, с кем брат продолжал общаться, был отец. Возможно, он обижался на нас с сестрой за нашу более удачную судьбу, нам не приходилось делить маму и папу на разное пространство и время. С того дня, когда он ушел, все, что мы узнавали о нем, оказывалось обрывочным, неполноценным, в основном это были куски родительских диалогов. Родители почему-то не считали нужным, чтобы мы продолжали общение друг с другом, будто кровь можно смыть или спрятать, забыть или затереть, как старое пятно, мои родители так и не смогли понять, что кровь пахнет. Пахнет сквозь расстояние и время, сквозь пустоту и нагромождение, сквозь километры и мили, сквозь слова и сны, сквозь живых и мертвых, сквозь здания – она пахнет, и этот запах никогда не исчезает.

      Дни менялись, растушевывая память. Мы с сестрой все так же делили одну маленькую комнату, и каждый вечер, предварительно поворчав, ложились спать: она на маленькое узкое кресло-кровать, а я на широкий диван, из‑за чего сестра годами обижалась, что мне досталось место побольше. Однажды мы все не могли уснуть и окончательно проснулись от телефонного разговора и кипиша в коридоре: отец спешно одевался. Только спустя какое-то время я узнаю, что в эту ночь Сережу чуть не убили собутыльники матери. Все собрались в общежитии отпраздновать ее возвращение, пили, как и подобает, до последнего, наконец, двоим, самым пьяным, захотелось прилечь, они открыли дверь комнаты и увидели незнакомого парня. Поскольку практически никто не знал, что у их подруги есть взрослый сын, то ничего лучше, чем избить незнакомца бейсбольной битой, в голову не пришло. Ему пробили череп, после чего на нем осталась трещина, а он сам не пошел в армию, хотя и хотел. Хотел воевать, раз не смог играть.

      V

      Спустя несколько лет мы приехали на рынок купить всяких вещей для дома, мне нравилось ездить к отцу на работу. Во-первых, там его соседи по оптовой точке угощали и делали большую скидку, во-вторых, это было место, где неизбежно шла жизнь. Густая, разноцветная, многоязычная, как плотный ковер, где некогда случайные узоры сложились воедино.

      Китайский язык сменял таджикский, таджикский плавно перетекал в узбекский, узбекский нежно опирался спиной об азербайджанский – все они, языки и их носители,