Надо жить. Анна Морозова

дети, ее внуки, скучная работа, пенсия, время «дожития»… Все это напоминало ей калейдоскоп, если смотреть сквозь него в темноту. Или старый меховой воротник от пальто, которое уже давно на помойке, а воротник – вот он, вроде еще даже вполне приличный, но совершенно никому не нужный! «Там хоть вороньей шубою на вешалке висеть…» – вспомнилась ей жутковатая песенка про еврейского музыканта. «У него хоть была его музыка-голуба, с которой не страшно умереть, – с горечью подумала она. – А у меня что?»

      Позвонил сын, что уже подъезжает. Она пошла разогревать в микроволновке тушенные с грибами куриные ножки, сварила макароны, потерла сыр. Привычная ей кухня, немножко тесная, немножко слишком темная, немножко неудобная, но задающая ритм ее дню, неизменно успокаивала ее, и то, что давило изнутри, ослабляло свой нажим. Более того – от возни на кухне ей даже начинало казаться, что все будет хорошо. «Но это не точно», – неизменно поправляла она свои мысли.

      Приехал сын, оживленный, довольный проведенным в гостях вечером, весь настолько далекий от нее, что она даже не решилась расспрашивать, чтобы не расстраиваться от звучания этого «Нормально, а ты?». Она молча перемешивала в тарелке сыр с макаронами, смотрела, как он плавится и начинает тянуться. Мысли как-то закончились, осталось только ощущение вечера и ужина, легкая усталость конца дня. Зато Антон, казалось, еще продолжал вести внутренние диалоги, спорить с кем-то. Иногда он мечтательно улыбался, и тогда сложная конструкция – вилка, кусочек курицы, намотанные макаронины, с которых стекает подливка, шляпка шампиньона на самом кончике зубца – ненадолго застывала в воздухе, прежде чем отправиться в молодой растущий организм.

      – Мам, спасибо, очень вкусно! – наконец нарушил молчание Антон, даже не заметив этого молчания, настолько был погружен в себя.

      – Как там у Матвея дела?

      – Нормально! – И Антон, быстро сполоснув свою тарелку, как его когда-то приучил папа, ушел в свою комнату.

      «А совсем недавно мы сидели вечерами, разговаривали, он мне еще до ужина начинал все рассказывать, рот не закрывался!» А перед сном приходил в ее комнату, и они снова разговаривали долго-долго! «Мне нужно с тобой посоветоваться…», «Как ты думаешь?..». Какой это класс был, четвертый? И она была в курсе всего. Ее даже утомляла и раздражала такая полная включенность в жизнь сына. «Я ему нужна. Мы в ответе за тех, кого приручили», – немного притворно вздыхала она, жалуясь соседке на невозможность побыть вечером одной, подумать, помечтать, попланировать. Знала бы она, что все так быстро изменится, что уже в конце пятого класса она будет получать односложные ответы и выуживать обрывки информации из телефонных разговоров со свекровью! Настя почему-то чувствовала себя обманутой. Теперь она понимала маму Дяди Федора: «Я тебя воспитывала, я из-за тебя ночей не спала, а ты… на электричке едешь!»

      На следующий день Настя поехала на работу. Она появлялась там, когда ей самой было нужно, обычно пару раз