Семь сказок. Светлана Сологуб

е состояние. Нежно-салатовые кудрявые макушки деревьев клонятся вслед каблукам. Вверх-вниз, вверх-вниз, держать ритм, следить за балансом, не потерять сапог, вверх-вниз, вверх-вниз… Поймал ветер, пошёл на бреющем… Если слегка притормозить и опустить вниз руку (баланс!!!), можно прямо на лету погладить новорожденные листочки. Только первый весенний лист может дать силы для полётов на много месяцев вперёд, на всю весну и даже лето, если грамотно расходовать запасы. А на осень и зиму нужно будет подзарядиться от первого пожелтевшего листа, это любому профессиональному летуну известно с рождения.

      На ладони остаётся прозрачный маслянистый след, а в нос бьёт терпкий аромат, от него сладко ёкает под ложечкой, и хочется снова набрать высоту, мчаться, быстрей, быстрей, ещё быстрей…

      Где-то далеко внизу между дубами и ясенями едва успевает подмигнуть ярко-синий весёлый глаз Внутреннего Озера… Не зови меня, озеро, я далеко, далеко и высоко, я не слышу тебя. Пусть те, кому не суждено познать счастье полёта, топчутся в бессилии по твоим берегам, а мне пора дальше, дальше, выше, выше…

      Ворона ополоумела от изобилия тепла, света и голубого неба, шарахается в сторону, испуганно хрипя… Правильно, прочь, прочь с дороги, никакая ворона не смеет лететь мне поперёк пути… Эх, печёнки-селезёнки, сапог я всё-таки потерял… Да зачем мне сапоги, ведь у меня есть ажурные серебристо-серые крылья с фиолетовой окантовкой, я могу вообще никогда не спускаться на землю…

      Быстрее… Ещё быстрее… Выше… Ещё выше… Солнце, я мчусь к тебе! Весна, я встречу тебя первым! Я всем расскажу, как ты прекрасна, Весна, если смотреть на тебя с высоты птичьего полёта! Нет, не птичьего, при чём тут глупые примитивные птицы? С высоты гномского полёта, гордого, стремительного, уверенного полёта гордого, стремительного, уверенного гнома!

      О, Великие Боги и Мать-Природа, воистину мудрость ваша велика, а решения справедливы! И самым мудрым, самым справедливым решением было наделить гномов способностью летать! Кто ещё, как не гномы, способны понять и прочувствовать…

      – Ларс!

      Кто здесь? Кто смеет нарушать гармонию полёта? Кто не знает, что полёт требует полного, абсолютного, безусловного одиночества? Только одиночество способно взмыть в самую высь, только одиночество ничто и никто не может удержать на земле, только одиночеству даруются мощные серебристо-серые крылья с фиолетовой окантовкой… Быстрее, ещё быстрее… Выше, ещё выше… Солнце… Ворона… Зелёные макушки… Листочки… Листочки… Много листочков… Ветки… Я, что, падаю?…Нет, нет, пожалуйста, только не это, опять…

      – Ларс, старый дурень, просыпайся! Опять в сапогах завалился! Мочи моей нет!

      Пещера. Конечно. В бороде чешется. Конечно. Хоть и весна, а холодно ещё, во Внутреннем Озере как следует не помоешься, а дома поди воды нагрей на всех. Фрейя на свои космы весь кипяток изводит. А толку-то, как сидела в девках, так и сидит. Фрейя, тоже мне. Надо было Кастрюлькой назвать, может, соседи смеялись бы меньше…

      – Опять руками всю ночь размахивал! Иди на улицу спи, коль неймётся руками помахать! А то пойду к Виндальву, попрошу, чтобы на следующую войну взял, там и намахаешься! Синяков мне, поди, штук двадцать наставил!

      Ругаться? С кем, с Ану? Это примерно так же бессмысленно, как пытаться передуть ветер, перекричать водопад или перепить Вилле. Ларс поёжился и натянул одеяло на бороду. Никогда больше, никогда и ни грамма. Забыть дорогу в деревню к Вилле навсегда. Ладно, хотя бы на неделю. С ним, конечно, весело, но на целый вечер забываешь о Деле. А потом ещё на целый день, потому что после вечера в погребе Вилле день всегда насмарку.

      – Вставай, чего укрываешься? Солнце уже высоко, завтрак стынет, а он валяется, хоть кол на бороде теши!

      Голос у нее всё-таки… Странно, вроде, когда женился, голос серебряными колокольчиками в душе отзывался, а сейчас, через восемьдесят три года брака больше пилу двуручную напоминает…

      Ларс сел на топчане, спустил ноги на каменный пол, один за другим стянул сапоги. С наслаждением пошевелил пальцами. Нет, в сапогах спать, конечно, не дело… Затекло всё, как ходить-то теперь целый день… Забыть дорогу к Вилле… По босым ногам протянул мягкий теплый сквознячок.

      Да, подумал Ларс, наверное, всё-таки правильно, что они сделали деревянную пристройку у входа. Можно дверь открывать с самого утра, особенно если на улице солнечно и тепло… До сих пор немногие гномы из местных рискуют селиться наверху. Хотя последняя война в Приозёрье закончилась сто сорок два года назад, большинство семей так и живет во внутренних и нижних пещерах. Ларс помнил войну. Помнил, как задыхался в дальнем схроне вместе с другими детьми, как умолял старого Гуннара выпустить их наружу хоть на секундочку, всего за одним глотком свежего воздуха. Помнил, как через неделю их наконец вывели на поверхность, и он вдохнул полной грудью, и его тут же вывернуло наизнанку, потому что легкие заполнила густая смесь запахов горелой плоти и сожженного леса… До самой свадьбы Ларс жил, как и все, на глубине триста футов, и наверх лишний раз не поднимался. Но потом на ярмарке невест увидел Ану, хохотушку Ану, которая родилась далеко от Приозёрья, которая войну только по рассказам знала. Уж так она плакала под