Заморский тайник. Александр Тамоников

коей мере! – заверил профессор. – Исключительно положительная личность!

      – А почему же тогда эта положительная личность целых четыре года проживала у вас на даче? А не, скажем, у себя дома? А до этого, как я понял, на чьих-то других дачах? Вы не замечаете во всем этом несоответствия? Положительным личностям, да притом в таком возрасте, полагается жить в своем собственном доме. Ну, или квартире. А тут – просто-таки какой-то загадочный персонаж! Без кола и без двора…

      На это Леонтий Кузьмич лишь растерянно развел руками.

      – Вы никогда не говорили с ним по душам? – спросил Прилепский.

      – Имеете в виду – не рассказывал ли он мне о себе?

      – Да, именно это я и имею в виду.

      – Как же, говорили, и неоднократно.

      – И что же? Что интересного он о себе вам поведал?

      – Да, в общем, ничего. – Леонтий Кузьмич еще раз растерянно развел руками. – Так, все больше отделывался общими словами. Говорил, что есть у него и свой дом, и старуха жена, и дети, и внуки, и хозяйство… И что он скоро вернется домой. Вот только подзаработает в Москве денег – и вернется. В селе, говорил, какие деньги? Тяжкие там деньги, а он уже старик. А в Москве – деньги легкие, шальные. Он так и выразился однажды – шальные. Так почему бы не подзаработать, пока есть еще какие-никакие силенки?

      – Вы хорошо ему платили?

      – Что значит – хорошо? – удивился профессор. – Вы задали бессмысленный вопрос… Но, во всяком случае, он не жаловался. И никогда не просил прибавки. Хотя и имел на это моральное право. Потому что он умел все: и садовничать, и плотничать, и по электрической части…

      – И швец, и жнец, и на дуде игрец, – усмехнулся Прилепский. – Ну, а где он жил у вас на даче?

      – А вот в этом флигельке, – указал Леонтий Кузьмич.

      – Я могу взглянуть на этот флигелек изнутри?

      – Да, разумеется.

      Внутри флигелек не представлял собой ничего особенного. Это было безликое помещение – будто в нем никто никогда и не жил. Или жил, но давно, и время успело уже стереть все следы пребывания жильца. Кровать, стол, два стула, кое-что из посуды – вот и все. Все это нельзя было назвать следами пребывания, но иных следов и не было.

      – Как будто здесь не жили, не любили, не плакали, не верили, не пели… – Прилепскому неожиданно вспомнилась строка из давным-давно позабытого собственного стихотворения.

      – Что вы сказали? – не понял профессор.

      – Ничего… Давайте-ка выйдем отсюда, и вы мне во всех подробностях расскажете, какими такими путями к вам попала икона, которую, по вашим заверениям, у вас украли.

      – Что значит – по вашим заверениям? У меня ее и в самом деле украли!

      – Ну, я о том и говорю. Итак, я вас слушаю…

      Профессор Матвеев ни в чем не соврал – он в подробностях рассказал сыщику о том, когда, где и при каких обстоятельствах он стал обладателем иконы с Иоанном Лествичником.

      – Вы, конечно, вправе мне не верить, – сказал Леонтий Кузьмич, закончив рассказ. – К примеру,