Первый учитель. Повести. Чингиз Айтматов

и остался стоять, держа в руке свою бумагу. Он, бедняга, не знал, куда ему теперь податься…

      Мне стало жаль Дюйшена. Я смотрела на него не отрывая глаз, пока мой дядя, проезжая мимо, не окликнул меня:

      – А ты, косматая, что тут делаешь, что рот разинула, а ну, беги домой! –  И я кинулась догонять ребят. –  Ишь ты, и они уже повадились на сходки!

      На другой день, когда мы, девчонки, пошли по воду, нам встретился у реки Дюйшен. Он перебирался вброд на другой берег с лопатой, кетменем, топором и каким-то старым ведром в руках.

      С этого дня каждое утро одинокая фигура Дюйшена в черной шинели поднималась по тропинке на бугор к заброшенной конюшне. И лишь поздно вечером Дюйшен спускался вниз, к аилу. Частенько мы его видели с большущей вязанкой курая или соломы на спине. Заметив его издали, люди привставали на стременах и, приложив руку к глазам, удивленно переговаривались:

      – Слушай, да это никак учитель Дюйшен несет вязанку?

      – Он самый.

      – Эх, бедняга! Учительское дело тоже, видно, не из легких.

      – А ты как думал. Гляди, сколько прет на себе, не хуже, чем байский батрак.

      – А послушаешь его речи, так куда там!

      – Ну, это потому, что бумага у него с печатью: в ней вся сила.

      Как-то раз, возвращаясь с полными мешками кизяка, который обычно собирали в предгорье над аилом, мы завернули к школе: интересно было посмотреть, что там делает учитель. Старый глинобитный сарай прежде был байской конюшней. Зимой здесь держали кобыл, ожеребившихся в ненастье. После прихода советской власти бай куда-то откочевал, а конюшня так и осталась стоять. Никто сюда не ходил, а все вокруг поросло репьем да колючками. Теперь сорняки, вырубленные с корнем, лежали в стороне, собранные в кучу, двор был расчищен. Обвалившиеся, размытые дождями стены были подмазаны глиной, а скособоченная, рассохшаяся дверь, вечно болтавшаяся на одной петле, оказалась починенной и прилаженной на место.

      Когда мы опустили свои мешки на землю, чтобы немного отдохнуть, из дверей вышел Дюйшен, весь заляпанный глиной. Увидев нас, он удивился, а потом приветливо улыбнулся, стирая с лица пот.

      – Откуда это вы, девочки?

      Мы сидели на земле подле мешков и смущенно переглядывались. Дюйшен понял, что мы молчим от застенчивости, и ободряюще подмигнул нам.

      – Мешки-то больше вас самих. Очень хорошо, девочки, что заглянули сюда, вам ведь здесь учиться. А школа ваша, можно сказать, почти готова. Только что сложил в углу что-то вроде печки и даже трубу вывел над крышей, видите какая! Теперь осталось топлива на зиму заготовить, да ничего –  курая много вокруг. А на пол постелем побольше соломы и начнем учебу. Ну как, хотите учиться, будете ходить в школу?

      Я была старше своих подруг и поэтому решилась ответить.

      – Если тетка отпустит, буду ходить, –  сказала я.

      – Ну почему же не отпустит, –  отпустит, конечно. А как тебя звать?

      – Алтынай, –  ответила я, прикрывая ладонью колено, видневшееся сквозь дыру на подоле.

      – Алтынай –  хорошее имя, –  он улыбнулся как-то