Моя необычная обычная жизнь. Ракитин Кирилл

ответ и взял её за руку.

      Мы ничего не говорили друг другу. Слова давно были нам не нужны, чтобы понимать друг друга до самой сути наших чувств и мыслей. Всё что было необходимо давно нами сказано друг другу, и теперь мы просто стояли с ней на вершине горы и ждали грозу.

      Мы не собирались прятаться. Поздно. Да и незачем.

      Более того – мы и находились здесь ради этой грозы.

      Впрочем, даже если мы захотели, то прятаться было негде; вершина горы была полностью открыта, а всё наше снаряжение мы оставили внизу.

      Нам оно было больше не нужно; мы не собирались возвращаться.

      Глава 1

      Меня зовут Ракитин Кирилл, и до 12 лет я был самым обычным мальчишкой.

      Мои родители также – самые обычные люди; мама, Анна Григорьевна, преподавала историю в вечерней школе, прихватывая попутно административную работу, а отец, Николай Михайлович, был отставным военным инженером, вышедшем в отставку в скромном звании инженер-майор, и работающим на одном из оборонных заводов уже в гражданском статусе.

      Ещё у меня есть брат Юрий, который на шесть лет меня старше. Юрий – музыкант, студент Ленинградкой Консерватории. Он – талант. И ему прочат «большое будущее» на этой стезе. А вот я, в отличие от него, никакими особыми музыкальными, или же какими иными талантами, никогда не блистал. А потому родители, отдав меня в музыкальную школу, где собственно и был вынесен в отношении меня этот печальный вердикт, посчитали свои обязательства по раскрытию моих способностей выполненными, и оставили меня в покое, сосредоточив своё внимание на карьере брата. Я же был этому обстоятельству только рад, и, забросив все занятия в «музыкалке», кроме уроков игры на гитаре, с удовольствием проводил своё время по собственному желанию и настроению.

      Жили мы в Ленинграде, в обычной кооперативной «двушке», дачи не имели, поэтому на лето родители старались отправить нас с братом куда-нибудь «на свежий воздух». Свежий воздух обычно ждал нас в туристических походах (мама была заядлой туристкой; наверное, потому и не возражала против моего увлечения гитарой), в пионерских лагерях, изредка на море, а ещё мы практически каждый год снимали дачу в местечке Аглона в Латвии. Причём, в роли дачи, как правило, выступал какой-нибудь хутор в максимальном удалении от «цивилизации».

      Нас с братом вывозила «на воздух» мама, у которой, как у преподавателя, отпуск всегда был летом. А позже, мы стали ездить с ней лишь вдвоём. С компанией на хуторе, понятное дело, было туго; потому я довольно быстро привык к одиночеству. Много читал, бродил по лесу, которого совершенно не боялся, рыбачил.

      Спать я предпочитал на сеновале в сарае, что удивляло всех, если учитывать, что я родился и вырос в мегаполисе, и был городским жителем до мозга костей. По утрам, ещё до восхода солнца, хозяйка будила меня, и я, выпив кружку парного пенящегося, молока, отправлялся рыбачить. Хозяева, и что самое удивительное, мама, спокойно отпускали 12-летнего пацана плавать одного на лодке по озеру. Причём, как на утреней зорьке, так и на вечерней; до полной темноты.

      Темноты, как и леса, я не боялся. Поэтому иногда ходил по вечерам в ближайшую деревню смотреть кино, которую привозила кинопередвижка; такой фургончик с установленным на нём кинопроектором. На улице, логично дождавшись полной темноты, вывешивали экран, народ рассаживался кто на чём, и следующие два часа приобщался к «самому значимому из искусств». Возвращаться домой после сеанса, приходилось поздно; одному и в темноте. Но, как я указал выше, я не боялся, ни одиночества, ни темноты, ни леса, через который приходилось идти.

      В тот день я привычно возвращался после кино, и, проходя краем поля, увидел полыхающие зарницы у горизонта. При том, что ни дождя, ни грома не было. И вообще, небо было ясным и звёздным. Тоненький серп нарождающейся Луны практически не давал света, но на поле было светло словно днём.

      Я остановился, засмотревшись на такую необычную иллюминацию, как вдруг заметил два сверкающих клубка, летающих над полем и вдоль проводов, рассыпая искры во все стороны. Они словно играли в догонялки друг с другом. Я понял, что это такая редкость, которую называют «шаровая молния». И я слышал о непредсказуемости этих молний; что они не бьют в высокие здания и предметы, стекая по громоотводам в землю, как обычные молнии, а летают как захотят. Что они могут даже залетать в окна и форточки, могут летать горизонтально и вверх и прочее. Я знал, что эти молнии, если их вообще можно так называть, очень опасны, но опасности не чувствовал и страха не испытывал. Напротив, мне словно бы передалось то бесшабашное веселье, с которым играли эти два огненных шара. Хотелось присоединиться к ним, принять участие. Я даже рассмеялся, от этого неожиданного веселья, охватившего вдруг меня. Они словно передавали мне свои эмоции, делились своей радостью

      Внезапно это ощущение лёгкости и радости сменилось вдруг чувством тревоги, растерянности и боли. Присмотревшись, я увидел, как один из шаров попал в «ловушку» между двух концов оборванного провода. Другой шар растерянно метался вокруг него, но тот, что был «захвачен» проводами, отчаянно искря, становился всё тусклее и меньше, словно бы втягиваясь в один из обрывков провода.