Экспериментальный фильм. Джемма Файлс

ты не хочешь поговорить с мистером, как его тем, Матиасом?

      – Маттеусом. Да, конечно, я поговорю с Яном, если только он даст согласие со мной встретиться. Мне нужна другая точка зрения. Надеюсь, это поможет мне выстроить собственную версию.

      – Я не сомневался, что ты захочешь выслушать вторую сторону.

      – Ты слишком хорошо меня знаешь.

      – Как и положено любящему мужу.

      Саймон отправился спать. А я синхронизировала телефон с ноутбуком, убедилась, что со звуковым файлом все в порядке, включила саундтрек к «Фонтану» Даррена Аронофски и принялась разбирать свои записи – занятие, которое могло длиться бесконечно. Глаза у меня горели, возможно, то было следствие нескольких часов, проведенных в пропахшем дымом баре. Примерно в три часа ночи я сохранила расшифрованный текст, выключила компьютер, «на минутку» прилегла на диван и почти немедленно провалилась в сон: мне снился зимний день, легкая снежная пыль на земле, желтая лента, не позволяющая приближаться к яме, о которой рассказывал Вроб. И эта яма, похожая на жуткий черный рот с разбитыми губами, до краев полна мерцающими петлями пленки, склеенными вонючей липкой эмульсией. Вокруг стоят пожарные в полной боевой готовности, в руках у них ведра с песком, лица скрыты шлемами и респираторами. Отряд полицейских сдерживает натиск толпы. Я знаю, где-то там стоит мальчишка, которым некогда был Вроб Барни, чуть не плачет и спрашивает отца, зачем делать такие ужасные вещи. Но, сколько я не вглядываюсь, различить его в толпе не удается. Взгляд мой падает на фигуру, стоящую в отдалении, под деревьями, почти скрытую голыми черными ветвями. Расплывчатое пятно, с ног до головы в белом. Возможно, это женщина, возможно, нет. Ее бесформенное одеяние похоже на костюм пчеловода, только вместо шляпы с широкими полями – нечто вроде афганской чадры, длинного белого покрывала с затянутым густой вуалью окошечком.

      Разумеется, теперь я знаю, кто она такая. Позвольте напомнить, сон я видела до того, как встретилась с Хьюго Балкаррасом, до того, как увидела единственный сохранившийся портрет Айрис Данлопп Уиткомб, в одеянии, которое отвечало ее собственным представлениям о глубоком трауре. Все это произошло позднее. И все же она была там, она жгла мне веки, светлый колеблющийся силуэт в уголке глаза. Подняв изящную, тонкую руку в белой перчатке, она сделала жест, значение которого я не могла определить, особенно на столь дальнем расстоянии. Она вскинула ладонь, словно хотела сказать: прекрати, уходи прочь, это не для тебя. А может, напротив, она манила меня, и жест ее означал – иди сюда, не бойся, дай рассмотреть тебя получше. Я знаю твое лицо, Луиз, я знаю тебя. Здесь есть…

      …кое-что…

      …и я хочу, чтобы ты это увидела.

      Она подняла палец, тонкий, как прут, крючковатый, как коготь. Указала вниз, на землю у моих ног.

      Не имея сил удержаться, я опустила взгляд и увидела, что огонь в яме уже пылает и петли пленки горят ярко, как тысячи свечей. В середине расцветало что-то еще, настолько ослепительное, что больно было смотреть: