Тень от козырного туза. Марина Болдова

рассмеялась Нора, садясь за руль. – Не трать время, мы скоро уедем из страны.

      – Как это?! Куда?! Ты ни словом об этом….

      – А должна была? Послушай, я всегда любила другого мужчину. Сейчас мы снова вместе. Делать в этой стране нечего, мы уедем. Только одно дело осталось закончить. Впрочем, не суть. Все, Корсаков, дверцу захлопни и – от винта!

      – Когда я увижу дочь?

      – Увидишь, не переживай. Пока не прощаюсь окончательно. Живем все там же, звони, приезжай. Только, прошу, давай без глупостей, прими как факт: Злата уедет с нами.

      Павел смотрел вслед белоснежному «Фольксвагену», и ненависть к женщине разгоралась в нем в новой силой. «Я не только отберу у тебя Злату, я заставлю тебя страдать», – мысленно пообещал он.

      Глава 4

      О том, что отключил телефон в зале суда, Павел вспомнил, подъезжая к поселку. И торопливо прижался к обочине: Рита наверняка сходит с ума от неизвестности, пытаясь ему дозвониться. Просмотрев входящие звонки, ужаснулся: так и есть, десяток непринятых вызовов с ее номера! Он позвонил сам, но теперь не ответила Рита. Решив, что она все еще ждет его в квартире, Павел вновь вырулил на трассу.

      Эта «двушка» в трехэтажном доме в поселке Березняки рядом с воинской частью, где служил его дед, а потом и отец, пустовала много лет. Нора наотрез отказывалась «хоронить себя в деревенской глуши», хотя от поселка до города было всего лишь десять километров. Мать Павла ездила на работу в адвокатскую контору на рейсовом автобусе каждый день и часто говорила, что в густонаселенном городе выжить может только человек с богатырским здоровьем. Поселок, построенный в березовой роще для семей офицеров, она считала раем, доступным только избранным. В шутку признаваясь, что вышла замуж за Корсакова только ради того, чтобы жить в этом богом обласканном месте, мать Павла легко уживалась со свекром в тесной квартирке, никак не предназначенной для двух семей. Поскольку в домашние дела она не лезла, отец и дед Павла хозяйством управляли слаженно и без напряга: до женитьбы отца они жили вдвоем, без женщин. Так же слаженно они растили и его самого вплоть до смерти деда. Павел не мог бы с уверенностью утверждать, что любил старика – скорее боялся: дед Игорь муштровал его, как своих солдат на плацу. Отец был мягче к сыну, наверняка потому, что хорошо помнил и свое неласковое детство.

      Дед умер неожиданно для всех, не болел ничем серьезным, просто не проснулся утром. На удивление Павел испытал такую боль утраты, будто у него отрезали по-живому кусок плоти где-то в области сердца. Рана ныла долго, он понять не мог: почему так? Он не помнил, чтобы дед хотя бы раз обнял его, приласкал или просто поговорил по душам. И, если бы не один случай, Павел так и считал бы его кем-то вроде человека-робота, запрограммированного раздавать приказы и наказывать за их неисполнение. Но однажды он стал свидетелем того, как дед плакал, глядя на фото какой-то женщины. Ему хватило ума не обнаружить себя, он тихо прикрыл дверь в комнату и удалился. Позже Павел догадался, что это была фотография