Записки маркёра. Лев Толстой

л-то ты две ночи, а все знай покрикивай да шары вынимай. Считаю себе, смотрю: новый барин какой-то в дверь вошел, посмотрел, да и сел на диванчик. Хорошо.

      «Кто, мол, это такой будет? из каких то есть», – думаю про себя.

      Одет чисто, уж так чисто, что как с иголочки все платье на нем: брюки триковые, клетчатые, сюртучок модный, коротенький, жилет плюшевый и цепь золотая, а на ней всякие штучки висят.

      Одет чисто, а уж из себя еще того чище: тонкий, высокий, волоса завиты наперед, по-модному, и с лица белый, румяный, – ну, сказать, молодец.

      Оно известно, наше дело такое, что народу всякого видим: и самого что ни есть важного и дряни-то много бывает, так все хотя и маркёл, а к людям приноровишься, то есть в том разе, что в политике-то кое-что смыслишь.

      Посмотрел я на барина, – вижу, сидит тихо, ни с кем не знаком, и платье-то на нем новехонько; думаю себе: али из иностранцев, англичан будет, али из графов каких приезжих. И даром что молодой, вид имеет в себе. Подле него Оливер сидел, так посторонился даже.

      Кончили партию. Большой проиграл, кричит на меня:

      – Ты, – говорит, – все врешь: не так считаешь, по сторонам смотришь.

      Бранится, кий шваркнул и ушел. Вот поди ты! По вечерам с князем по пятидесяти целковых партию играют, а тут бутылку макону проиграл и сам не в себе. Уж такой характер! Другой раз до двух часов играют с князем, денег в лузу не кладут, и уж знаю, денег нет ни у того, ни у другого, а все форсят.

      – Идет, – говорит, – от двадцати пяти угол?

      – Идет!

      Зевни только али шара не так поставь – ведь не каменный человек! – так еще норовит в морду заехать.

      – Не на щепки, – говорит, – играют, а на деньги.

      Уж этот пуще всех меня донимает. Ну, хорошо. Только князь и говорит новому барину-то, как большой ушел:

      – Не угодно ли, – говорит, – со мной сыграть?

      – С удовольствием, – говорит.

      Сидел он, так таким фофаном смотрит, что ну! Куражный то есть из себя; ну, а как встал, подошел к бильярду, и не то: заробел. Заробел не заробел, а видно, что уж но в своем духе. В платье, что ли, в новом неловко, али боится, что смотрят все на него, только уж форцу того нет. Ходит боком как-то, карманом за лузы цепляет, станет кий мелить – мел уронит. Где бы и сделал шара, так все оглядывается да краснеет. Не то, что князь: тот уж привык – намелит, намелит себе руку, рукава засучит, да как пойдет садить, так лузы трещат, даром что маленький.

      Сыграли две ли три партии, уж не помню, князь кий положил, говорит:

      – Позвольте узнать, как ваша фамилия?

      – Нехлюдов, – говорит.

      – Ваш, – говорит, – батюшка корпусом командовал?

      – Да, – говорит,

      Тут по-французски что-то часто заговорили; уж я не понял. Должно, все родство вспоминали.

      – А ревуар[1], – говорит князь, – очень рад с вами познакомиться.

      Вымыл руки и ушел кушать; а тот стоит с кием у бильярда, шарики поталкивает.

      Наше дело, известно, с новым человеком что грубей быть, то лучше: я взял шары, да и собираю. Он покраснел, говорит:

      – Можно еще сыграть?

      – Известно, – говорю, – на то бильярд стоит, чтоб играть. – А сам на него не смотрю, кии уставляю.

      – Хочешь со мной играть?

      – Извольте, – говорю, – сударь!

      Шары поставил.

      – На пролаз угодно?

      – Что такое значит, – говорит, – на пролаз?

      – Да так, – я говорю, – вы мне полтинничек, а я под бильярд пролезу.

      Известно, ничего не видамши, чудно ему показалось, смеется.

      – Давай, – говорит.

      Хорошо. Я говорю:

      – Мне вперед сколько пожалуете?

      – Разве, – говорит, – ты хуже меня играешь?

      – Как можно, – я говорю, – у нас против вас игроков мало.

      Стали играть. Уж он и точно думает, что мастер: стучит так, что беда; а Пан сидит да все приговаривает:

      – Вот так шар! вот так удар!

      А какой!.. ударишка точно был, да расчету ничего не знает. Ну, как водится, проиграл я первую партию: полез, кряхчу. Тут Оливер, Пан с местов пососкочили, киями стучат.

      – Славно! Еще, – говорят, – еще!

      А уж чего «еще»! Особенно Пан-то за полтинник рад бы не то под бильярд, под Синий мост пролезть. А то туда же, кричит:

      – Славно, – говорит, – пыль не всю еще вытер.

      Петрушка-маркёл, я чай, всем известен. Тюрин был да Петрушка-маркёл.

      Только игры, известно, не открыл; проиграл другую.

      – Мне, – говорю, – с вами, сударь, так и так не сыграть.

      Смеется. Потом как выиграл я три партии – у них сорок девять было, у меня никого, – я положил кий на бильярд, говорю:

      – Угодно, барин, на всю?

      – Как на всю? – говорит.

      – Либо

1

До свидания (от франц. au revoir).