Полное собрание повестей и рассказов о любви в одном томе. Иван Бунин

чувствовать себя взрослой и порою заводила с ним беседы.

      Раз зимним вечером он перебирал возле лампочки, коптившей на столе, какие-то истертые бумажки, вынимая их из-за пазухи, из кармана поддевки. Он напряженно соображал что-то, шевеля губами, и писал огрызком карандаша, ложась грудью на стол, отодвигая рукав и долго ерзая по бумажке, перед тем как вывести цифру. Она, сидя возле печки, пряла: сучила, доила нитку левой рукой, а правую отставляла – ловко пускала до самого пола волчок веретена. В пестреньком ситцевом платье, с раскрытой головой, с опущенными ресницами, она была хороша: она сама чуяла это по тем странным и ласковым взглядам, что порою, отрываясь от работы, кидал на нее отец. Она сидела на скамье легко и спокойно, чуть раздвинув округлые колени, с мягкой силой нажимая носком левой ноги на приступку прялки, и жужжала колесом.

      – Батюшка, – сказала она вдруг, – ты всегда был такой красивый?

      – А что? – спросил он, по своему обыкновению, вполголоса. – Всегда. А что?

      – Чего ж тебя мать не любила?

      – А кто тебе это сказал?

      – Да уж я знаю, – ответила она загадочно.

      Он помолчал, стал прятать бумажки за пазуху и застегивать крючки поддевки, мотнул головою, откидывая со лба завитки волос.

      – Ты того, дочка, не слухала бы, – сказал он негромко.

      – Ты, говорят, убил ее… За что? За любовника?

      – И этого не надобно говорить, – сказал он еще тише. – Вот ведь я ни о чем не пытаю тебя.

      Она подумала.

      – Да меня что ж пытать? Я вся наружи…

      – Толкуй! – сказал он. – Ты вся в нее.

      Она покраснела.

      – Ан в тебя… Я тебя в свете ни на кого не променяю!

      – Променяешь, дочка…

      Она вспомнила мещанина, провожавшего овец, летний вечер, который казался теперь таким далеким и прелестным, старого, желто зуб ого, но горячего киргиза, его сильную грудь в рубцах засохшей крови… А он продолжал задумчиво:

      – Рано тебя никому не чаю отдать. Для тебя, дочка, для тебя одной с утра до вечера бьюсь. Буду ждать, высматривать человека хорошего, нужного.

      – У тебя ж есть любовница, – прошептала она.

      – Все пустое, все пустое, – ответил он, не повышая голоса. – Все тебе, это постороннее. С отцом стыдно об этом балакать…

      Она заплакала. Он подошел, обнял ее голову, поцеловал в волосы. Сквозь тонкую кожу его проступил румянец, зеленые глаза горели ярко и нежно. Она успела взглянуть в них, когда он, обернувшись, пошел вон из избы, и заплакала от какой-то непонятной радости и еще более непонятного горя. Ах, да кто ж мог быть лучше его!

      Она худела. Но округлялись ее руки, ноги, приподнялись маленькие груди, глянцевитее и гуще стали волосы. Купаясь, она стала стыдиться своей наготы… Скоро, скоро станет она невестой, будут приезжать сваты к отцу, узаконится ее право любить и выбирать… хотя, конечно, никогда, ни за кого на свете не выйдет она… Сестра сделалась откровеннее с нею, – это льстило