Полное собрание повестей и рассказов о любви в одном томе. Иван Бунин

гляжу в одну точку, стараясь охватить то, что творится в моей душе.

      Звезды в мутном небе светят бледно и сумрачно. Ветер поднимает пыль на дорожках почти темного сада, и с деревьев сыплются листья. Точно напряженный шепот, не смолкает надо мною порывисто усиливающийся шум и шелест деревьев. А когда ветер, как дух, как живой, убегает, кружась, в дальние аллеи, старые тополи гудят там так угрюмо, жутко…

      Когда я наконец решил вернуться домой, была уже ночь. Подавленный тоской, подгоняемый ветром, я бессильно брел по улицам. Вот и наш домишко ярко светит окнами в черном мраке под деревьями. Кругом шум ветра и листьев, а там тихо, и сухие ветки плюща сонно качаются над окном моей комнаты. В ней, за стеклами, спокойным, ровным светом горит лампа… Зачем я еду? Кто гонит меня в эту даль, где полутемный поезд, одинокая ночь и долгий замирающий стон паровоза?

      В страхе я остановился.

      – Елена! – хотелось крикнуть мне.

      И, точно угадав мое желание, она неслышно вышла из темноты под деревьями.

      – Можно к тебе? – спросила она деревянным голосом.

      Я растерялся, смущенно пробормотал:

      – Конечно… Конечно, можно…

      В темноте я долго не мог попасть ключом в замочную скважину, наконец отворил дверь и неестественно-шутливо проговорил:

      – Прошу!

      – Я только на минутку, – ответила она сухо, входя в комнату и не глядя на меня.

      Я подвинул ей кресло, сел против нее и взял ее за руку.

      – Снимай, – сказал я ласково, указывая глазами на перчатку, – посиди у меня.

      Она взглянула на меня, улыбнулась, но вдруг губы ее дрогнули и на глазах показались слезы.

      – Елена! – сказал я укоризненно.

      Она не ответила. Я повторил свои слова, но уже без нежности и пожал плечами.

      – Елена! – снова начал я с раздражением. – Надо же взять себя в руки, – прибавил я, чувствуя, что говорю глупости.

      Она упорно молчала. Зубы ее были стиснуты, в голубых глазах, пристально устремленных на огонь, стояли слезы.

      Я с шумом отодвинул кресло, быстро застегнул на все пуговицы пиджак и, заложив руки в карманы, заходил по комнате. Но, повернув раза два или три, снова бросился в кресло и, прикрыв глаза, спросил с холодной насмешливостью:

      – Что же тебе угодно от меня?

      Она быстро и удивленно взглянула на меня, хотела что-то сказать, но вдруг закрыла лицо руками и разразилась громкими рыданиями. И, рыдая, комкая к глазам платок, заговорила отрывистым, резким голосом:

      – Ты не смеешь так говорить!.. Как ты… смеешь… когда я… так… относилась к тебе? Ты обманывал меня…

      – Зачем ты врешь? – перебил я ее. – Ты отлично знаешь, что я относился к тебе по-дружески. Но я не хочу вашей мещанской любви… Оставьте меня в покое!

      – А я не хочу твоей декадентской дружбы! – крикнула Елена и отняла платок от глаз. – Зачем ты ломался? – заговорила она твердо, сдерживая рыдания и глядя на меня в упор с ненавистью. – Почему ты вообразил, что мной можно было играть?

      Я