Бег на тонких ногах. Вадим Савицкий

и больным. Когда он говорил, в глазах его играли безумные огоньки. Я стоял перед ним и не двигался с места, только иногда поощрительно вопрошая: “Et alors?”[3] или поддакивая: “La situation est vraiment très grave”[4].

      – Я говорю на восьми языках и был министром, а потом бургомистром этого города, часто обедал с дипломатами. Но ещё большего достиг в жизни мой сын. В двадцать девять лет он прошёл по конкурсу и стал председателем комитета по отбору и назначению судей самого высокого ранга. Вы понимаете, что это значит? Это значит – держать руку на никому не доступном, скрытом от посторонних нервном узле существующей власти. Мой сын живёт в замке на берегу моря, ездит по Брюсселю на машине с сиреной. У него есть всё, только с женой не повезло. Она изменяет ему, когда он уезжает по делам. Я много раз пытался его спасти, приносил доказательства измен. Но беда в том, что он никого не слушает, эта лягушка с расставленными ногами затуманила парню мозг и подчинила его своей воле. Мой сын – мазохист, меня же он считает выжившим из ума. Видит Бог, он дорого заплатит за свои заблуждения.

      Как только мужчина произнёс последнюю фразу, его тяжелые веки опустились и на покрытые седой щетиной щеки ручейками потекли слёзы. Я лихорадочно искал слова поддержки, но ничего не мог придумать.

      Плачущий старик продолжал стоять рядом, загораживая мне путь. Ни друзья, ни родственники не хотели, вероятно, больше слушать больного человека. Он открыл красные от слёз глаза и протянул мне руку. Собравшись пожать ее, я увидел зажатую между пальцами визитную карточку. Я взял ее и попрощался со стариком, который, горестно понурив голову, так и не сдвинулся с места. На негнущейся визитной карточке, кроме фамилии и имени, было вытеснено крупными буквами: «Экс-сенатор».

      До отеля оставалось пять минут ходьбы, слева от меня располагался небольшой, тихий и безлюдный парк. Я перешел дорогу и сел на скамейку за зелёной оградой. Усталость, неудовлетворенность и беспомощность после сеанса психоанализа, странный разговор с отставным бургомистром – всё это раздражало до предела мои расшатанные нервы. Подростки в таком состоянии обычно затевают беспричинную драку. Я же ссутулился и прислушался к стуку своего сердца. Алла уже, наверное, ждала меня в номере. Обычно, когда я входил, она выбегала навстречу и произносила умильным голосом маленького ребенка: «А-а-а, Андрей!», а я обнимал её за плечи. В те дни я часто притягивал её к себе для поцелуев. Алла отвечала с неизменной готовностью. Наши поцелуи выходили трогательно беспомощными и безыскусными, моя нежная подруга гладила меня по голове и переминалась с ноги на ногу. Она носила свитер, который я особенно любил, и собирала волосы в хвост, как я её просил. Я встал со скамейки и быстрым шагом направился в отель.

      В номере на кровати лежал мой чемодан, раскрытый и наполовину выпотрошенный. Аллы в номере не было. Её вещей я не обнаружил ни в гардеробном шкафу, ни в ванной комнате. С подушки на моей стороне кровати я поднял записку. Алла считала, что сделала всё, что могла, чтобы меня выручить. Ей

3

И тогда? (франц.)

4

Действительно, тяжёлое положение (франц.).