Все байки старого психиатра. Доктор Иваныч

бритый наголо, крепкий мужчина среднего роста, нервно ходил по коридору.

      – Олег, успокойся, иди к себе в палату! – пыталась увещевать его пожилая санитарочка.

      – Пошла на фиг отсюда! – рявкнул он на нее.

      – Здравствуй, Олег! Ты чего такой агрессивный-то?

      – Я всегда такой! Я всех ненавижу, <гомосексуалисты>! У меня дети одни дома, они болеют, у них пожрать нечего! А мне выйти отсюда не дают!

      – Олег, собирайся, бери свои вещи, поедем в другую больницу.

      – Поедем, поедем, фиг с вами! Но я вам этого не прощу! <распутная женщина> буду, не прощу! Я сам вас всех по одному найду, отвечаю! Вы, твари, плакать будете! <Конец> вам всем настанет! Я за своих детей любого порву! – нет, он не кричал, а просто зло и уверенно говорил, глядя на нас безумно-мутным взором.

      Тем не менее Олег послушался, собрался и пошел с нами в машину. А вот в приемнике отделения острых психозов, он вдруг взял и заявил, мол, пошли вы все куда подальше, а мне срочно домой надо, к детям. И развернулся было в сторону выхода. Мои парни быстро среагировали и путь к отступлению ему перекрыли. Но Олег на этом не успокоился и встал в боевую стойку, недвусмысленно давая понять, что на пути к свободе, его никто не остановит. Гера с Толей, подойдя с обеих сторон, стали его крутить. Сопротивлялся он отчаянно, натуральное побоище получилось. И вдруг неожиданно успокоился и обмяк. Да, агрессия прекратилась резко, будто выключателем щелкнули.

      – Все, все, мужики, не буду! – тяжело дыша, сказал Олег.

      И, действительно, спокойно разделся, пошел в палату и дал положить себя на вязки.

      – Блин, он мне по голени пнул! – болезненно поморщился Гера.

      – А мне чуть в нос башкой не попал! – сказал Толик.

      Ну ничего, главное, что никаких серьезных травм не случилось.

      Только освободился, как еще вызовок кинули. Поедем мы к пятидесятиоднолетнему мужчине на психоз.

      Грубо сваренная металлическая дверь со сломанным замком. Загаженная до немыслимых пределов однушка в «хрущевке». Почерневшие стены. Угнетающий полумрак. Отвратная, тошнотворная вонища. Сожительница больного, дама неопределенного возраста с невообразимо опухшей, обрюзгшей и какой-то бугристой физиономией, сказала нам грубым, хриплым мужским голосом:

      – Он уснул, короче. Ща, проспится, может, все пройдет.

      – А что с ним было-то?

      – Да всякую <ерунду> городил. Чего-то ему все мерещилось, баб каких-то видел. У него уж один раз была «белка». Ему бы похмелиться вовремя, и все б нормально было. А у нас утром денег ни… не было. Я потом заняла у соседки, сбегала, купила, но он уж уснул, не стала будить. Ведь правильно я сделала, да?

      – Ну-ну, – подумал я, – конечно, правильно, ведь тебе же больше досталось…

      Больной, с седоватой щетиной на лице, со всклокоченными волосами, лежал, приоткрыв рот, на грязном, засаленном диване. На фоне общей худобы, горой возвышался огромный живот. Цирроз печени, осложненный асцитом, были видны невооруженным взглядом. На окрик и тормошение не реагировал. В ответ