Жених с приданым. Надежда Нелидова

тщательно крошит и трет между пальцев осыпающиеся сухие глинистые комочки.

      Там, где прежде стоял указатель «ВАСИЛЬКИ», протараненный его грузовиком, осталась глубокая выемка от столбика, в ней суетятся мелкие муравьи. Нет указателя – нет деревни. Да и сроду не бывало тут никаких Васильков, удивляются здешние старожилы.

      – А дырка-то от указателя в земле, вон она?!

      – Кротовая нора это, их тут полно.

      Сашка возвращается с кепкой, полной нарядных, как новогодние игрушки, красноголовиков. И каждый раз говорит одно и то же:

      – В рубашке родился, дядь Вась. Сейчас я бы тут с ветерком несся, бибикал твоему памятнику в веночке!

      И хохочет, радуясь собственному остроумию.

      КАССАНДРА

      Кассандрой прозвали малорослого мужичка, лысика и живчика, положенного на днях в нашу хирургическую палату. Конституция у него как у недокормленного девятилетнего ребёнка, руки слабые и худые. Мышиное мелкое личико в морщинистых ромбиках: будто отлежал на кроватной панцирной сетке. И на нём, личике – неожиданно чёрные опасные цыганские глаза.

      То в одном, то в другом углу он драчливо наскакивает, ввязывается в споры, лезет куда надо и не надо. Обычно в мужской компании с такими разговор недолгий: «Чего нарываешься? Зубы жмут? Счас укоротим!» Прянично розовый, с сильно скошенной горбинкой, как у боксёров, носик – отголосок тех далёких разборок.

      С Кассандры (на самом деле его фамилия Федоскин) спадают детские штанишки на ослабшей резинке, он постоянно поддевает и натягивает их до груди. На нём огромная, не по росту, бело-сине-красная, в цвет российского флага, спортивная куртка. То и дело, как последний веский аргумент, он со вжиканьем раздёргивает «молнию», обнажая и выпячивая хилую грудь в майке. Это отчаянный жест человека, бросающегося на амбразуру, разрывающего на груди рубаху. И в конце спора резко доверху, до горла, наглухо задёргивает «молнию», как бы ставит точку: «Амба. Я всё сказал».

      В первый же день, разложив скромные пожитки в тумбочку, он выглянул в окно на неубранный после стройки, вросший в землю железобетонный хлам. Подмигнул:

      – Что червяков под ними – жи-ирных! Для рыбалки самое то…

      Сильно удивился и не одобрил, когда палатный народ повалил на обед, побросав на койках мобильники, плейеры и ноутбуки.

      – Не зна-аю, мужики. Не знаю. Вроде коммунизм не объявляли.

      У самой Кассандры из имущества – кулёк с заваркой, кулёк с сахаром и обмотанный изолентой пожелтевший кипятильничек в мутном слоистом стакане – всё задвинуто в дальний угол тумбочки и прикрыто полотенчиком. Отлучаясь в столовую или на минутку в туалет, он каждый раз бдительно лепит на своей койке из одеяла валик – видимость спящего человека.

      – Я тут недавно в газетке читал (у него вообще разговор часто начинается этим: «Я тут недавно в газетке читал»). Пишут, участились случаи воровства в больницах. Залезут двое ширмачей в отделение: один на стрёме, другой по пустым палатам шурует. Сунутся к нам – а у нас