Пушкин. Тридцатые годы. В. М. Есипов (Вогман)

декабристов совершенно однозначно названо преступлением.

      Но продолжим нашу тему.

      Об освобождении друга Вяземский письмом известил А. И. Тургенева[57], узнав все это, несомненно, от самого освобожденного: «Пушкин здесь и на свободе ‹…› Государь посылал за ним фельдъегеря в деревню, принял его у себя в кабинете, говорил с ним умно и ласково и поздравил его с волею ‹…› Государь обещал сам быть его цензором»[58]. Свидетельство Вяземского достоверно по всем пунктам. Пушкин действительно был возвращен из ссылки, и Николай I вызвался быть его цензором. О том, что царь принял его «самым любезным образом»[59], Пушкин сообщил своей тригорской соседке по Михайловскому П. А. Осиповой письмом от 16 сентября 1826 года (13, 296).

      Через три недели после конфиденциальной аудиенции ссыльного поэта у императора Николая I во дворце Чудова монастыря в Кремле Бенкендорф[60] написал Пушкину письмо. Это письмо от 30 сентября 1826 года явилось началом их многолетней переписки.

      В письме, написанном по поручению Николая I, официально подтверждалась устная договоренность между императором и поэтом, достигнутая во время упомянутой личной встречи, касающаяся цензуры: царь в вежливой форме обязывал Пушкина знакомить его со всеми новыми произведениями и при этом брал на себя функции цензора. Не менее важным выглядит в письме следующий призыв императора к поэту: «… употребите отличные способности ваши на передание потомству славы нашего Отечества, передав вместе бессмертию имя ваше»[61]. То есть, по мнению императора, только воспевание славы Отечества гарантирует поэту бессмертие. При этом Отечество, конечно, представлялось ему тождественным системе управления Россией, системе власти, которая существовала в это время. Следует заметить, что все последующие правители России, включая коммунистических, рассматривали искусство исключительно под тем же углом зрения.

      Пушкин же, как известно, имел отличный от императорского взгляд на свое творчество (и на искусство вообще), в частности на обеспечивающие бессмертие его имени основания; он позднее сформулирует это в своем итоговом «Памятнике»[62]:

      И долго буду тем любезен я народу,

      Что чувства добрые я лирой пробуждал,

      Что в мой жестокий век восславил я Свободу

      И милость к падшим призывал.

      Это концептуальное противоречие между императором и поэтом будет постоянно отбрасывать тень на их личные отношения, возникшие 8 сентября 1826 года и длившиеся вплоть до трагической смерти поэта.

      В том же письме Бенкендорф передает Пушкину поручение царя «заняться предметом о воспитании юношества» (13, 298).

      Исполнением этого поручения явится записка «О народном воспитании», которую поэт напишет полтора месяца спустя, находясь в Михайловском (13, 314).

      Друзья и поклонники Пушкина торжествовали, и сам поэт был счастлив

57

Тургенев Александр Иванович (1784–1846) – историк, государственный деятель.

58

Архив братьев Тургеневых. Вып. VI. Прг., 1921. С. 42.

59

Фактически совпадает с тем, как охарактеризовал встречу поэта с императором Вяземский в письме к Тургеневу: «…говорил с ним умно и ласково».

60

Бенкендорф Александр Христофорович (1783–1844) – государственный деятель, генерал от кавалерии, участник войны 1812 года, один из самых приближенных Николая I, шеф жандармов и одновременно начальник III Отделения канцелярии Е.И.В.

61

См. там же.

62

Название стихотворения «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» редакторское, у Пушкина оно названия не имело.