обмолвившись, что вот, дескать, какие-то чудаки надумали жениться и хотят украсить зал в вампирском стиле. Да, мол, пошлятина жуткая, но если заинтересуешься… Однако напрямую спрашивать о работе Крутицкого было нельзя. Если кто-то обращался к нему с прямым вопросом: «Есть ли какая работа на примете?», а уж тем более если начинал жаловаться на безденежье или жизненные трудности, Крутицкий напускал на себя скучающий вид и начинал рассуждать о том, что деньги вообще не главное, а работой по идее можно назвать что угодно. Саня вспомнил случай, когда вот так же в «Краю» к Крутицкому обратился один паренек в косухе и со значком анархии на цепочке. Парень спросил, нет ли у Леши какой работы, говорил, что мол, вообще он барабанщик, но сейчас взялся бы за что угодно, так как с финансами швах. Крутицкий долго философствовал о тщете бытия и закончил свои речи такими словами: «И вообще… Как там у вашего кумира… Только на душе шрамы в три ряда от такой простой работы жить. Так что работа есть всегда. У всех и у каждого. Так-то». При этом он небрежно поигрывал значком анархии на шее парнишки. В этот момент Саня отчетливо представлял, как втыкает пидору вилку в глаз и проворачивает ее. Его тошнило от этого надутого ничтожества, от его плоских шуточек, вечной ироничной полуулыбки, скучающего вида, но главное – от того, что все это было фальшиво от начала до конца. И при этом с Крутицким общались. За глаза гадости, конечно, говорили. Но не больше, чем о ком-нибудь другом. Саня не мог понять, отчего так. Размышляя о том, как бы лучше вывести предстоящий разговор на тему работы, Саня с поддельным интересом высушивал рассказ Леши про какую-то Леночку, которая возомнила себя звездой и не приехала на съемки любительского фильма в промзону, что ей бы вообще режиссеру руки целовать за то, что тот на нее внимание обратил, что она не понимает, как работает система, что такое вообще арт-тусовка, и что, находясь на таком уровне, никак нельзя позволять себе капризничать, ведь авангардное сообщество – вещь в себе, на каналы сбыта выходят единицы, да и большинству они даже не нужны, эти самые каналы, вот в чем штука-то, и ни в коем случае не стоит за это кого-то там осуждать, напротив, речь тут скорее идет о своего рода подвижничестве…
Они сидели в баре, пили водку, которую Крутицкий заказывал у бармена не иначе как: «Милейший, повторите нам, будьте любезны». Бармен наливал, и они продолжали беседу, вернее, Крутицкий продолжал монолог, в который Саня изредка вставлял замечания или междометия, чтобы у Леши не сложилось впечатление, будто рассказ его неинтересен. Бар был оформлен под уголок полярников. На бетонных стенах, крашенных серой краской, висели унты, какая-то огромная шапка, на стене была карта Северного полюса с обозначениями мест зимовок. На деревянных полках за спиной бармена среди прочего антиквариата стояли транзисторный приемник, примус, мятый жестяной чайник, а вся стена была оклеена пожелтевшими газетами с заголовками об экспедициях на полюс холода и фотографиями героев-полярников. На потолке висела,
