Еще не август. Алена Жукова

Он быстро сбежал, поскандалив с потенциальной тещей, а я не бросилась догонять. И за тобой особо не х отелось бегать, просто удивляло, что после бурных болгарских каникул ты ушел в „несознанку“. Вел себя очень странно. Если правда про Веру, то понятно почему».

      Вера опять попыталась остановить запись, но Марго стукнула ее по руке:

      – Не смей, держи себя в руках. Пора уже посмотреть правде в глаза и успокоиться.

      «Когда ты впервые зашел в дом с охапкой разноцветных, ненавистных мне астр и театрально бросил их к ногам, мама в тебя влюбилась, произнеся сакраментальное: „яблоко от яблони…“, но тогда это в этой фразе заключался совсем другой, позитивный смысл. Вы с твоим отцом были в ее вкусе: цветы – корзинами, шампанское – рекой, клубника – ведрами. Умели пустить пыль в глаза. Было чем: красавцы, острые на язык. Папа – большой партийный начальник, сын – будущий журналист, денежки водятся. Про гнилую наследственность стало понятно потом, когда поперли твоего отца со всех постов за беспробудную пьянку. Поначалу у тебя к спиртному тяги не было, был кураж: гитару в руки, девчонки в глаза заглядывают, ну как не выпить, и поехало… Еле дотянул до диплома, пошел работать в третьесортную газету, полысел и накачал пивной живот. Очень скоро в материнских глазах появилось презрение. Она перестала кокетничать с тобой, а потом разговаривать. Семью спасло от разрушения появление на свет нашей Полинки. Все сбавили обороты и продолжили жить ради ребенка, напоминая друг другу об этом, когда уже никаких доводов не находилось. Так и дожили до серебряного юбилея. Тебе захотелось отметить это как-то необычно. Придумал поездку на Кубу. Онколог предупредил, что после перенесенной болезни мне вредны буквально все радости, за которыми туда едут: солнце, алкоголь, кофе и сигарный дым. Я согласилась с его доводами, но не стала объяснять, что человеку важно опять все это попробовать просто для того, чтобы захотеть жить.

      То, что случилось с мной на Кубе, не объяснишь никому. Ты, который был рядом, все видел, слышал, так ничего и не понял. Правда, однажды спросил: „Так у тебя что-то было с тем кубинцем, который топчаны по пляжу таскал? Вы же в одном университете учились?“ Ох, Костенька, было, и как! Да и, прости меня, повторилось прямо у тебя под носом, пока ты убегал на „кубинский массаж“».

      Марго аж подпрыгнула:

      – Ты слышала? Кубинец, тот самый, помнишь? Красавец. Я же говорила, что она с ним спала. Ну Лер-ка, ну зараза, так их всех.

      – Да тихо ты, – возмутилась Вера, – дай послушать!

      «Звали его Педро. Дурацкое имя, словно из какой-то мыльной оперы, даже стыдно было произносить его вслух в окружении сокурсников. Очень быстро придумала ему прозвище Печкин за то, что был жаркий до умопомрачения и черный, как сковородка. Печкин любил все русское: математику, шахматы и меня. Познакомилась я с ним, еще когда в школе училась, а потом оказались в одном институте. Не ты лишил меня девственности, но и не Печкин. Это был репетитор, которого