Судьба по книге перемен. Татьяна Устинова

вечер-люкс?

      Вскоре они оба стали замерзать, а парк всё не кончался – это был хороший, обширный, старый парк! Волька бежал и трясся, время от времени останавливался, отряхивался, смотрел на Маню и опять принимался бежать и трястись.

      – Ты хороший товарищ, – пропыхтела Маня на ходу. – Не жалуешься!..

      Дождь немного поутих, зато поднялся ветер, и когда они перебегали канал, совсем заледенели.

      Как Маня и предполагала, равнодушные таксисты проезжали мимо, и приходилось отпрыгивать, чтобы не попасть под веер грязной холодной воды из-под колёс, а вызванный по телефону водитель притормозил, но, завидев с головы до ног мокрую тётку с грязной собакой на поводке, моментально набрал скорость и убрался восвояси.

      – Я на вас жаловаться буду! – крикнула ему вслед Маня.

      Делать нечего, пришлось идти.

      Шли долго и мучительно.

      Сначала по Приморскому проспекту, потом направо на Каменноостровский, и опять всё прямо и прямо. На полдороге Маня поняла, что стёрла ногу – в кроссовках хлюпала и плескала вода, носки всё время сползали. Первое время она ещё поправляла носок, чтоб не так тёрло, а потом бросила, какая теперь разница!.. Дождь всё шёл.

      Потом Мане стало очень жалко себя и своего пропавшего выходного – «каникулы Бонифация» как-никак, и вот такая ерунда!..

      Потом Волька, который давно уже плёлся у Мани на буксире и ей то и дело приходилось его подтаскивать, взял и лёг. Напрасно Маня уговаривала его встать и продолжить путь. Пёс тряс острыми ушами, тяжело дышал, отводил глаза. Нос, несмотря на дождь, был очень горячим.

      Маня постояла над ним, поуговаривала, но из этого ничего не вышло. Волька лежал почти что в луже, и его, и Маню поливал дождь.

      Маня взяла его на руки – он был весь сырой и горячий, от него сильно пахло псиной – и понесла.

      Чего особенного-то! Восемь килограммов всего. Волька ведь не просто бультерьер, он мини. Мини-бультерьер.

      Время от времени она останавливалась передохнуть и перехватить поудобней пса, который сползал. В конце концов пришлось взвалить его на плечо, как куль.

      Потом она как-то моментально и безнадёжно устала.

      – И чайник сказал утюгу, – пробормотала Маня, – я больше идти не могу…

      Волька повернул к ней свинообразную башку, взглянул, виновато фыркнул, отплёвываясь от воды, и лизнул в нос.

      На Дворцовом мосту Маня решила, что дальше не пойдёт. Вот тут присядет на бордюр – «поребрик» по-питерски, – положит собаку и станет ждать, когда их заберёт патруль. Как подозрительных личностей.

      На Невском, куда они всё же доковыляли, её неожиданно окликнули:

      – Марина?!

      Тяжело и неровно дыша, Маня оглянулась. Вода капала у неё с носа и подбородка.

      – Что? – невежливо выпалила Маня.

      Какая-то женщина, смутно знакомая и, главное, абсолютно вопиюще сухая, даже туфельки у неё блестели, вышла из машины, распахнула гигантский зонт и смотрела на Маню во все глаза.

      – Господи, вы так промокли! Пойдёмте, пойдёмте со мной