KGBT+ (КГБТ+). Виктор Пелевин

(эту привычку, кстати, у нее перенял и я), и с ней все обстояло наоборот. Слово «вата» она с охотой примеряла на себя. А вот «сало» было для нее ругательством.

      Интересно, что у каждого из родителей оставалась возможность полюбить мое тартаренское имя хотя бы на пятьдесят процентов – тем более что они дали мне его сами. Но мама с папой предпочитали на пятьдесят процентов им раздражаться. В остальном они жили дружно, поскольку у них полностью совпадали профайлы во всем, что касалось еды и секса.

      Оба были старомодных фрумерских вкусов. Мама терпеть не могла нейрострапоны. Папа тоже – он клялся, что ни разу в жизни так и не лег под кнут. Поэтому они были счастливой парой. Часто они специально начинали спор о политике, чтобы между ними разгорелся доходящий почти до драки конфликт – а потом все разрешалось через бурный, долгий и шумный секс.

      Когда я был мал, я не до конца понимал, что в это время происходит. Мне казалось, они дерутся до полного изнеможения. Это была особая и крайне неприличная взрослая драка, доходившая до выковыривания внутренностей. Еще мне казалось, что похожее случается в природе во время грозы.

      Отец говорил, что они с мамой зачали меня на самом первом свидании в Парке Культуры, катаясь на колесе «Сансара» (названном так в честь знаменитого баночного аттракциона: нулевому таеру такое льстило). Мама, когда я спрашивал ее об этом, только улыбалась.

      Один раз она сказала, что в день моего зачатия лично видела закат Гольденштерна, причем впервые в жизни.

      По приметам из сонников это значило, что я попаду в банку. Но мама добавила, что все случилось не во сне, а наяву. Сначала я решил, что она хочет зарядить меня оптимизмом. А став старше, понял настоящий смысл ее слов. Я был зачат по укурке туманом – иначе Прекрасного Гольденштерна на нулевом таере не увидеть.

      Ах мама, мама…

      Напившись один раз, папа привел дополнительные подробности: мама хотела детей и наврала ему, что на таблетке. Узнав, что она беременна, он смирился, подставив выю под семейное ярмо. А зря, как он часто повторял, зря.

      Родив двойню, мама замкнулась и стала быстро увядать.

      Причина была не в родах или семейных тяготах. Ее отца арестовали в Сибири по делу пивной оппозиции. А потом в жандармерию поступил донос, что в его загородном имении собираются поэты-метасимволисты, которых к тому времени уже запретили. Случилось это после падения бро кукуратора и воцарения Дяди Отечества – баночного генерала Судоплатонова.

      Удар судьбы оказался для мамы слишком тяжелым.

      Из убежденной сердоболки она за день превратилась в дочь предателя. Дедушка сгинул в лагерях (шептались, что мозги умерших зэков продают трансгуманистам для опытов), и мама растеряла весь свой задор.

      Оптимизм был его частью: перестав улыбаться, она постарела на десять лет. Они с отцом все чаще курили вдвоем и прямо из спальни смотрели на невидимый мне закат Гольденштерна, соединив руки в бугрящийся венами двойной кулак.

      У Свидетелей Прекрасного