Черное и белое. Кира Сыч

ата – неделю. Наше с ними время измеряла большая черная собака, похожая на обтянутый черной кожей скелет добермана с пастью акулы. Зубы все время обнажены в оскале. Они острые, и их куда больше, чем должно быть у собаки. По крайней мере, на мой взгляд.

      Теперь я точно знаю, как чувствуют себя осужденные на смерть люди. Я один из них. Смерть уже смотрит на меня своими пустыми глазами, беззвучно разевая рот. Слов не слышно, понять содержимое фразы по оголенному костлявому рту невозможно. Говорит ли она вообще? Может, она так смеется?

      А рядом с ней моя главная мучительница. Я все еще не вижу ее лица, скрытого под балахоном. Только белые костлявые руки безвольно свисают вниз. На фоне объемного ослепительно-белого балахона они кажутся призрачными, но я вижу их, чувствую прикосновения в темные, безлунные ночи, пока сплю.

      Женщина в балахоне всегда рядом со мной. Я мог бы назвать ее Смертью. Так было бы понятнее, только не совсем верно. Это не Смерть, это Сумасшествие или Безумие, если вам будет угодно. Она не забирает душу и не разрывает тело. Она просто все время рядом. Смотрит и ждет, пока ее собака топает своими лапами, нарушая хрупкую грань реальности и взывая к самым мерзким и жутким видениям. Невозможно угадать, реальны они или нет. И это сводит с ума больше всего.

      Эта загадочная фигура часто ходит среди людей, выбирая наугад тех, кто ей пришелся не по сердцу. Так и появляются сумасшедшие. Некоторые, как и я, видят ее, некоторые – нет. Я являюсь исключением, я не сумасшедший, просто мне не повезло.

      Из «нормальных» смертных никто не видит ее, но никто и не проходит сквозь нее и собаку. Они все время вместе, и они не призраки. Люди обходят стороной место, где они стоят, даже не чувствуя подвоха. Я вспоминаю, что сам был таким же. Шел прямо, а потом вдруг обходил безобидный на первый взгляд участок или спотыкался и отклонялся от первоначальной траектории. Если вы делали так, то знайте – вы проходили мимо нее и ее очередной жертвы.

      С недавних пор вся моя жизнь проходит под пристальным взглядом скрытых в недрах просторного капюшона глаз, увидеть которые не представляется возможным, ведь она никогда не подходит достаточно близко. О нет. Она всегда где-то на периферии, практически неуловима для прямого взгляда или прикосновения. Я могу сосредоточить на ней взгляд только непосредственно перед тем, как ее жуткая собака в очередной раз опустит свою лапу. И как только это случится, как я уже говорил, моя реальность пошатнется, смешиваясь в причудливый коктейль с иллюзиями, видениями, страхами и паническими атаками без всякой причины.

      Чем ближе подходит собака, чем чаще ее шаги, тем быстрее подступает ко мне смерть. Я знаю, в самом конце собака вгрызется мне в горло, пока ее хозяйка, откинув наконец-то капюшон с лица, вглядится в мои глаза, полностью лишая меня разума, а вместе с ним – жизни. Я вижу это каждую ночь во снах.

      Вы можете сказать мне: «Не все сумасшедшие умирают, так с чего ты взял, что ты умрешь?». Я не буду смеяться вам в лицо. О нет. Вы правы, просто вы ничего не знаете. Именно поэтому мне необходимо рассказать свою историю. Это будет предостережением для всех будущих поколений. И хорошим уроком для тех, кто не слушает старших и не уважает сложившиеся традиции.

      Моя история косвенного знакомства со старухой в белом началась еще в нашем с братом безоблачном детстве. В самое яркое время года – летом.

      Мне было восемь, а брату – десять, когда родители отвезли нас в лагерь в глубине леса, сложили у ворот наши вещи, помахали на прощание и укатили обратно домой. А может, и не домой. В любом случае подальше от нас. Но я не страдал по этому поводу. О нет. Мы с братом были только рады. Нас ждало лето в компании сверстников. Лето, обещавшее массу приключений.

      К тому же это был не первый наш раз в лагере. В прошлом году мы познали вкус жизни вдали от цивилизации. Свежий воздух, пение птиц по утрам, походы и суровая мужская община – на территорию лагеря пускали только мальчиков.

      Из женщин тут была баба Зина, мощная повариха экстра-класса, способная из картошки и добротного куска мяса сделать несгибаемые, во всех смыслах этого слова, длинные черные бруски, покрытые слизью, будто оставленной огромной улиткой. Все это источало запах пережаренного мяса и загубленных надежд детей на нормальную еду.

      Вторая женщина – медсестра Маргарита Николаевна. Противоположность по внешности и характеру боевой бабе Зине. Сухонькая маленькая Маргарита Николаевна большую часть времени сидела в своем кабинетике, с грязно-белыми стенами, с резко пахнущими банками и склянками и тремя плакатами анатомии человека. Она задумчиво смотрела в окно сквозь толстые линзы круглых очков. Сложно сказать, видела ли она отблески света, отражающегося от озера между деревьями, или мыслями уносилась подальше от озера и от ненавистного лагеря. Всех детей она лечила одинаково. В ее арсенале были только лейкопластырь, зеленка и таблетка обезболивающего. Ничего другого она никому не давала. С таким же успехом мы, мальчишки от семи до тринадцати лет, лечились проточной водой и пыльным листом подорожника, чтобы только не видеть полных презрения глаз Маргариты Николаевны и молчаливого укора в виде медленного качания головой из стороны в сторону.

      Остальное