Одна сверкающая нить. Салли Колин-Джеймс

себя имя, а синьора перебирает четки, читая молитвы. Наконец она завершает ритуал и поднимается.

      – Так кому ты молишься?

      – Элишеве, – отвечаю я, и она одобрительно улыбается.

      – Как захочешь попросить кого-нибудь помочь, лучше обращаться настоящим именем.

      Когда она открывает двери, с улицы врываются новые крики праздничных толп. Я поднимаюсь с коленей и сажусь, достаю листки бумаги, спрятанные под одеждой, потом роюсь в глубоком кармане в поисках оставленного Лючией уголька для рисования. Того самого, с помощью которого она учила меня аккуратно писать. Веря, что ничто сказанное не имеет настоящей ценности, пока не записано.

      – Ужас! – сказала Лючия, пока я водила по странице левой рукой, писала и размазывала буквы. – Попробуй другой.

      Я переложила уголь в правую руку.

      – Dio mio![24] Петух бы нацарапал аккуратнее.

      Мне хотелось произвести на нее впечатление, поэтому я сделала вид, что не обиделась.

      – Я знаю прекрасного художника с la mano del diavolо, – сообщила она, видя, как я расстроилась.

      Рука дьявола. Лючия подмигнула, пошутив над тем, как называли пишущих левой рукой.

      – Ты умеешь хранить тайны? – спросила она, и я кивнула. – Тогда закрой дверь.

      Из-под бабушкиной кровати Лючия вытащила сумку с пожитками.

      Она достала тонкий квадратный сверток, завернутый в бархат, и очень осторожно развязала, обнажив маленькую деревянную дощечку. Она ее рассмотрела и повернула, чтобы показать мне.

      Картина в приглушенных, землистых тонах. Женщина опустила глаза и с любовью или обожанием смотрит на ребенка в невидимых руках. Темные кудри упали и рассыпались по плечам, лицо тронуто ярким светом.

      – Это же ты! – воскликнула я, узнавая мягкую дугу бровей, линию носа, непослушный локон. – Кто художник?

      Она постучала пальцем по подписи художника.

      – Одра Ноел? – медленно прочитала я, удивившись необычному имени.

      – Держи, – сказала она и, взяв зеркальце из комода, прижала его к груди. – Теперь читай.

      Я подчинилась.

      – Не так! Поверни ко мне и читай в зеркале.

      Из абракадабры буквы сложились в имя.

      Леонардо.

      – Портрет нарисовал Леонардо Бандини? – спросила я, и она долго смеялась, потому что Бандини дубил кожу и оставлял отпечатки пальцев на всем, к чему прикасался.

      – Держи и практикуйся, – ответила она, забирая картину и оставляя уголь.

      И я работала над собой. Училась писать справа налево, задом наперед так, чтобы не испортить страницу дьявольской рукой.

      В церкви я прикладываю уголь к странице. Пытаюсь представить буквы, составляющие ее имя. Элишева. Авешилэ. Елизавета. Атевазиле.

      Я пишу оба варианта. Вперед и в обратную сторону. Потом пишу молитву с конца к началу.

      Элишева. Пожалуйста, помоги ей. Спаси и сохрани маму.

      Я заталкиваю уголь в карман и прячу страницы под одеждой. Я обещала помочь в таверне, Babbo будет ждать. Выйдя из церкви, я спешу по улицам Орсанмикеле, Калимала, Пор-Санта-Мария к Понте-Веккьо.

      Уперев руки

24

Боже мой! (ит.)