Стихотворения. Александр Аркадьевич Галич

им кузькину мать!

      Ой, ты море, море, море, море Чёрное,

      Не подследственное жаль, не заключённое!

      На Инту б тебя свёл за дело я,

      Ты б из чёрного стало белое!

      Помилуй мя, Господи, помилуй мя!

      И в гостинице странную, страшную,

      Намечтал он спросонья мечту –

      Будто Чёрное море под стражею

      По этапу пригнали в Инту.

      И блаженней блаженного ву Христе,

      Раскурив сигаретку «Маяк»,

      Он глядит, как ребятушки-вохровцы

      Загоняют стихию в барак!

      Ой, ты море, море, море, море Чёрное,

      Ты теперь мне по закону поручённое!

      А мы обучены, бля, этой химии –

      Обращению со стихиями!

      Помилуй мя, Господи, помилуй мя!

      И лежал он с блаженной улыбкою,

      Даже скулы улыбка свела…

      Но, должно быть, последней уликою

      Та улыбка для смерти была.

      И не встал он ни утром, ни к вечеру,

      Коридорный сходил за врачом,

      Коридорная Божию свечечку

      Над счастливым зажгла палачом…

      И шумело море, море, море Чёрное,

      Море вольное, никем не приручённое,

      И вело себя не по правилам –

      И было Каином, и было Авелем!

      Помилуй мя, Господи, в последний раз!

<1963?>

      «…Должен сказать, что когда я прочёл удивительную, прекрасную повесть Георгия Владимова «Верный Руслан», я подумал, что ведь, собственно говоря, вот эту песню – «Больничная цыганочка» – можно было бы назвать «Верным Русланом». Это история о людях с совершенно искалеченной, парадоксальной психологией, которая возможна только в тех парадоксальных, невероятных условиях, в которых существуют наши люди».

(Из передачи радио «Свобода» от 7 сентября 1975 года)

      Больничная цыганочка

      А начальник всё спьяну о Сталине,

      Всё хватает баранку рукой…

      А потом нас, конечно, доставили

      Санитары в приёмный покой.

      Сняли брюки с меня и кожаночку,

      Всё моё покидали в мешок

      И прислали Марусю-хожалочку,

      Чтоб дала мне живой порошок.

      А я твердил, что я здоров,

      А если ж печки-лавочки,

      То в этом лучшем из миров

      Мне всё давно до лампочки,

      Мне всё равно, мне всё давно

      До лампочки!

      Вот лежу я на койке, как чайничек,

      Злая смерть надо мною кружит,

      А начальничек мой, а начальничек, –

      Он в отдельной палате лежит!

      Ему нянечка шторку повесила,

      Создают персональный уют!

      Водят к гаду еврея-профессора,

      Передачи из дома дают.

      А там икра, а там вино,

      И сыр, и печки-лавочки!

      А мне – больничное говно,

      Хоть это и до лампочки!

      Хоть всё равно мне всё давно

      До лампочки!

      Я с обеда для сестрина мальчика

      Граммов сто отолью киселю:

      У меня ж ни кола, ни калачика –

      Я