Королевство Крыльев и Теней. Алеся Троицкая

и лязгом, стала подниматься исполинская колесница. Влекомая шестеркой здоровенных волкодлаков, она рвалась на арену, изрыгая клубы черного дыма и пламени.

      А на колеснице, гордо вскинув голову, стояла ОНА.

      Мортис.

      Облаченная в черные, как смоль, доспехи, увенчанная короной из костей и черепов, с горящими алым пламенем глазами… Она была сама Смерть. Неодолимая, неумолимая сила, сметающая все на своем пути. Даже некогда белоснежные крылья казались потемневшими, будто прокопченными в адском пламени.

      И рядом с ней…

      Я обмерла. Сердце пропустило удар, дыхание перехватило. Рядом с Мортис стоял Корвус!

      Он выглядел совсем не так, как я помнила. Бледное, осунувшееся лицо, потухший взгляд, ввалившиеся щеки. Некогда черные как смоль волосы теперь были испещрены проседью, крылья за спиной обтрепались и поникли.

      Но самым страшным было другое. Глаза Корвуса, прежде сиявшие лукавством и безудержной жаждой жизни, теперь казались двумя кусками слоновой кости. Пустые, неподвижные, остекленевшие. Ни искры разума, ни проблеска чувств. Лишь рабская покорность и безразличие ко всему.

      Мортис резко вскинула руку, и Корвус, вздрогнув, шагнул вперед. Обнажил меч – тот самый, что когда-то сиял благородным светом, а теперь казался почерневшим от запекшейся крови. Замер в позе бойца, готового убивать.

      Колесница сделала круг по арене, и толпа отшатнулась, завороженная и испуганная. Люди таращились на Мортис, не в силах отвести взгляд. Древний страх, вошедший в плоть и кровь, парализовал их. Я слышала, как стучат их сердца – быстро-быстро, словно у загнанных кроликов.

      – Узрите же! – взревела Мортис, простирая длани. – Я, Владычица Смерти, решила почтить вас своим присутствием! Страшитесь и повинуйтесь, ибо лишь мне ведомы тайны истинной власти!

      И она расхохоталась – зло, визгливо, безумно. В этом смехе слышалась стылая тьма могильников, шорох гробовых червей, лязг погребальных цепей. Он вонзался в мозг ржавыми спицами, вымораживал нутро льдом первобытного ужаса.

      Таларион, стоявший в Пантеоне, судорожно сглотнул. Даже ему, богу грез и наваждений, стало не по себе, я видела это по его побелевшему лицу. Что уж говорить обо мне – смертной, утратившей власть над Тьмой!

      А Мортис меж тем продолжала, упиваясь всеобщим страхом. Она то воздевала персты, призывая толпу к повиновению, то простирала их над Корвусом, демонстрируя свою безраздельную власть над ним.

      А потом она заговорила о Смерти. О той Силе, что была старше богов и людей, извечнее самой Вселенной. Той Мощи, что дремлет в глубинах миров, готовая в любой миг пробудиться и поглотить все живое.

      Ее голос гремел над притихшим амфитеатром, разносился холодным эхом под сводами. Она говорила о мраке и забвении, о ничтожестве бытия пред ликом Вечности. Каждое слово впивалось в души людей, разъедало разум, вселяло беспросветное отчаяние.

      Трибуны безмолвствовали, покоренные мощью Госпожи Тьмы. Лишь в глазах богов порой вспыхивало что-то – то ли зависть