Артист. Андрей Никонов

за агитку не заплатила, говорят, могут натурой отдать, полутушами, и что я с ними делать буду? А у Малиновской, между прочим, съёмочный день тридцать восемь рубликов, да номер двенадцать, итого пять червонцев каждый день вынь да положь. Опять же, лаборатория требует за проявку плёнок, если не перечислим, грозится подать в суд.

      – Сволочи.

      – И новенький этот, Травин, сколько ты ему обещал?

      – Семьдесят.

      – Семь червонцев какому-то бродяге, – Матвей Лукич всплеснул руками, – уж лучше бы Муромский его пристрелил, заодно бы этого актёришку посадили. Мерзкий тип, когда я ему аванс задержал, хамил в лицо.

      Режиссёр сел, взял бутылку с коньяком и сделал большой глоток.

      – Дурак, он бы Малиновскую пристрелил, а мне её ещё в двух сценах снимать.

      – Зато пять червонцев в день, да ещё полный расчёт можно задержать, – не смутился счетовод, – сплошная экономия. И какая бы реклама была фильму, но этот идиот всё испортил. А ведь будто специально получилось, Гриша, дурак, пистолет не проверил, вот только откуда в нём патроны настоящие взялись, ума не приложу. Может, он специально их туда подложил?

      – Ты думай, что говоришь, – Свирский швырнул окурок в пепельницу, стоящую на столе, промазал, бумажная гильза покатилась по дубовой столешнице, рассыпая пепел, – ладно, скоро всё кончится, а в январе новую картину снимем, про красных партизан. Ну а что сейчас перерасходуем, придётся из собственного кармана выложить, ничего не поделаешь.

      – Ну уж дудки, – Матвей Лукич скрутил фигу, повертел перед носом режиссёра, специально для этого приподнявшись со стула, – ты из своей доли сколько хочешь выплачивай, а мою не тронь. Уговорились по четыре тысячи, знать так мне и будет, а если ты эту кобылу белобрысую взнуздать не можешь, что она все карты мешает, да Охлопкова не смог приструнить, сам и расплачивайся.

      Свирский побагровел, обхватил горлышко бутылки, навис над счетоводом, но тот не испугался, наоборот, положил ногу на ногу и сделал вид, что вообще на собеседника внимания не обращает. Режиссёр постоял так несколько секунд, шумно выдохнул и плюхнулся обратно на диван.

      – Остыл? – счетовод запихнул бумаги в потёртый кожаный портфель. – Смекай, что дальше делать, да не затягивай, на нас и так косо поглядывают, контролёр из Наркомфина в прошлый раз нос свой совал куда не следует, а если Малиновская своему покровителю пожалуется, кого попронырливее пришлют, а там и следователь подключится. Тут уж выговором не отделаешься, пять лет с конфискацией. Слезай с дивана, на коленках ползай, но чтобы эта фифа до понедельника всё отработала и уехала в полном удовлетворении, раз уж ты её не пристрелил.

      – Да хватит уже, – недовольно пробурчал Свирский, – говорю тебе, случайность это. Гриша проморгал.

      – Так-то оно так, только… – Матвей Лукич не стал продолжать, а поднялся и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

      Режиссёр выкурил ещё одну папиросу, взболтал остатки коньяка, но допивать не стал, накинул пиджак и вышел в коридор.