Грань человечности. Юрий Уленгов

окрасился в розовый. Лицо он подрал знатно.

      Попытавшись встать, он снова рухнул на колени. Мутило безбожно. Налицо сильное сотрясение. На четвереньках Захар добрался до ружья, и, опершись на приклад, как на посох, в очередной раз выпрямился. Голову как будто сдавило тисками, пульсирующая боль, рождаясь в районе затылка, добиралась до желудка, чтобы превратиться там в страшную тошноту. Он постоял так несколько минут, и когда окружающий мир прекратил кружиться на бешеной карусели, поковылял к обрыву. Он не представлял, как будет подниматься вверх. Знал только, что это ему необходимо, ведь у него там остались незавершенные дела. Подойдя к склону, он одной рукой оперся о него, а другой попытался закинуть ремень ружья через плечо. Это удалось сделать лишь с третьей или четвертой попытки. Еще раз набрал снега, и вновь растер им лицо. Стало чуть полегче. Следующую порцию снега он отправил в рот. От ледяной свежести заломило зубы, и тошнота отступила. Тогда Захар отцепил от пояса нож, и, используя его, как альпеншток, начал восхождение.

      Сколько времени занял подъем, он не помнил. Помнил только, что несколько раз, добравшись почти до середины, он срывался, и на животе скатывался вниз. Руки его окоченели, снег набился в унты, за пазуху изорванного полушубка, и, возможно только от этого холода он ни разу не потерял сознание. Когда он, наконец, перевалился через края обрыва, то долго лежал, перевернувшись на спину, и жадно глотая холодный воздух.

      Наконец, он пришел в себя, попытался встать. Как ни странно, но получилось это у него гораздо лучше, чем внизу. Он стоял, опершись на ружье, и оглядывал плод трудов своих. Остатки снегохода и аэросаней, отчаянно коптя пластиком, догорали в сторонке. Захар тяжело поднялся, и, хромая, и покачиваясь, пошел в ту сторону. От саней к лесу тянулась полоса помятого, окровавленного снега, видимо, от сильного удара кого-то выбросило из саней, и при взрыве он не погиб. Хм. Тем хуже для него.

      Опираясь на ружье, сильно припадая на правую ногу, и периодически встряхивая головой, чтобы прогнать тошноту, он пошел по следу. Далеко идти не пришлось. У самой границы леса, тяжело и хрипло дыша, лежал лицом в снег мужчина. Заслышав шаги, он зашевелился, и попытался перевернуться на спину. Получилось это у него далеко не с первой попытки. Захар внимательно посмотрел на мужичка. Да. Именно так. Мужичок. Небольшого роста, плюгавенький, фиксатый рот приоткрыт, жадно втягивая воздух. Волосы коротко пострижены, явно по устоявшейся привычке, некрасивое лицо же, наоборот, покрыто густой щетиной. Синие ватные штаны, и такая же телогрейка призваны были защищать хозяина от холода, но, видимо, справлялись с этой задачей из рук вон плохо, так как сверху на телогрейку была напялена Захарова «аляска». И гадать, откуда она у него взялась, не приходилось. Довершали наряд «говнодавы» характерного вида. Да и сам мужичонка вида был самого, что ни на есть характернейшего. Захар на таких насмотрелся. В лагере.

      – Э!