Просвещенное сердце. Автономия личности в тоталитарном обществе. Как остаться человеком в нечеловеческих условиях. Беттельхейм Бруно

асоциальные наклонности. При определенных условиях контролирующие и сдерживающие барьеры рушатся и выпускают их на волю. Нахождение в концлагере ломает систему торможения асоциальных проявлений. Если разные индивиды по-разному реагируют на это, если у одних сдерживающие механизмы срабатывают, а у других отказывают, если у кого-то защита от асоциального поведения только усиливается, значит, все эти проявления можно отнести на счет индивидуальных различий, разницы характеров и жизненного опыта.

      Подобные объяснения могли пролить свет на происходившее с некоторыми людьми. Но меня не столько интересовали способности психоанализа разъяснять те или иные вещи, сколько вопрос, способны ли эти объяснения, и если да, то насколько, помочь мне и моим товарищам выживать, сохраняя свою человеческую личность в нечеловеческих условиях. Общение с узниками, независимо от того, проходили они психоанализ или нет, убедительно свидетельствовало, что в решающие моменты побудительные мотивы поступков абсолютно неважны, важны лишь сами поступки. Пускай психоанализ мог объяснить их причины, зато среда напрямую влияла на поступки людей – правда не всех.

      Поначалу смутно, а затем все более отчетливо я видел, что поступки человека вскоре меняли его личность. Стойко переносившие заключение становились лучше, те же, кто поступал дурно, падали еще ниже. Причем эти перемены, во всяком случае так оно тогда казалось, происходили вне зависимости от прежней жизни и прежней личности человека, по крайней мере вне зависимости от тех аспектов личности, которым психоанализ придавал большое значение.

      В условиях концлагеря просто не получалось рассматривать мужественные, связанные со смертельным риском поступки в категориях психоанализа, таких как проявление инстинкта смерти, обращенная внутрь агрессия, стремление проверять на прочность свое тело, маниакальное отрицание опасности, желание демонстративно насытить собственный нарциссизм и проч. Эти и многие другие интерпретации были бы правомерны в рамках глубинной психологии (психологии бессознательного), где они безусловно применимы. Представлялось более чем неуместным интерпретировать мужественное поведение заключенного в пределах спектра углубленного психоанализа. Сам по себе психоанализ от этого ничего не терял, зато из-за этих шокирующих изъянов сильно упал в моих глазах, чего я никак не ожидал.

      Действия человека в критической ситуации, понял я, никак нельзя выводить из его внутренних скрытых мотивов, чаще всего противоречивых. Ни его сновидения, ни его спонтанные ассоциации или сознательные фантазии не позволяли верно предсказать, как он поступит в следующий момент – рискнет ли жизнью во спасение других или бросится в панике предавать их ради мнимой выгоды.

      Пока действия окружающих не несли прямой угрозы моей жизни и представляли для меня скорее теоретический интерес, я мог позволить