Сын Петра. Том 7. Поступь Империи. Михаил Ланцов

Я сошел с ума и начал пытаться вернуть Россию к старине. К тому, как жили и воевали полвека назад. Уничтожая, руша и обесценивая все, что уже сделано. Как ты поступишь? Махнешь рукой в надежде на чудо великого «авось» или сам мне голову оторвешь?

      – Я не хочу про это думать, – еще сильнее нахмурился царь. – И тебе невместно – еще накаркаешь…

      – Ладно, – усмехнувшись, махнул рукой Алексей. – Пойдем уже к ним. Пора торговать лицами…

      Город же отдыхал.

      По случаю конференции инженеров сделали выходной день. Вот и Николай гостил у своего дяди.

      Тот вырос.

      Сначала стал мастером. А потом и на инженера прошел аттестацию. И теперь находился там, в кремле. А он – тут, у него сидел дома. В ожидании, так сказать. Очень было любопытно узнать, что же там такого на конференции скажут. Ради чего их всех собирали?

      – Чай будешь? – спросила тетя.

      – А? – словно очнувшись, вынырнул из своих размышлений Коля.

      – Чай, говорю, будешь?

      – Да, не откажусь, – охотно согласился он, вставая с дивана.

      Дивана…

      Их семья очень прилично поднялась из-за него и дяди. Один – инженер, второй – профсоюзный лидер. А ведь лет двадцать назад – простые крестьяне.

      Бедные.

      Балансирующие на грани выживания. Не от хорошей жизни дядя подался в Москву на заработки. Да и племянник тоже.

      Николай подошел к столу.

      Сел чинно.

      Налил себе в чашку заварки и, поднеся к самовару, подлил кипятку.

      Чай.

      Для простых людей он покамест был еще слишком дорог, но их семья его могла себе уже позволить. Но пили не в чистом виде. По обычаям, заведенным царевичем, мешали со всякими сушеными ягодками, травами и прочим. Вот и сейчас – рябинки сушеной подсыпали в заварной чайник.

      Получилось немного терпко, но вкусно.

      Молодой мужчина взял из плетеной вазы сухарь белого хлеба и, чуть размочив его в кипятке, откусил. Вкусно.

      Нахлынули воспоминания о детстве.

      О лебеде.

      О голоде.

      Страшные были дни. Отчаянные. Окаянные. Он до сих пор помнил глаза умирающего от голода братца младшего и свое чувство бессилия. И то, как смотрела мама.

      Это было не передать. Не пересказать.

      – Коленька, ты чего? – спросила тетя, увидев, как он резко помрачнел.

      – Да так… Саню вспомнил, – ответил он, покрутив в руках кусок сухаря. – Иной раз ем и думаю: его бы тогда две-три краюхи могли спасти…

      Посидели.

      Молча.

      У тети тоже дети умирали, и тоже от голода…

      Однако сильно грустить не стали. Они вырвались из того бедственного положения. И сами, и другим родичам сильно подсобили. Те, кто остался жить там, под Тверью, если не как сыр в масле катались, то уж точно кушали сытно, одевались хорошо и зимой топились добро.

      Да и тут, в Москве, дела шли ладно.

      Из