Керенский. Пока дышу – надеюсь. Алексей Птица

видел, как у того сначала расширились от испуга глаза, затем он привстал, побледнел и снова опустился в кресло.

      – Ваше время кончилось, товарищ Чернов. Вы заигрались, и сегодня для вас наступит расплата за все ваши предательские поступки и преступные деяния. Я открыто и при всех заявляю вам в лицо. ВЫ!!! Контрреволюционная мразь! Вы – испражнение контрреволюции. Миазм гнусности! Вы предатель свободы и революции. Вы выкормыш заграничных пенатов. На кого ты работаешь, иуда? На кайзера?! Товарищи!

      Керенский резко обернулся ко всем.

      – Товарищи! Он и Савинков схватили меня на улице, предательски ударив по голове сзади. Встаньте, товарищи! Встаньте и посмотрите на то, как они вдвоём пытали меня.

      И Керенский, уже в который раз, порывисто сдернул с себя марлевую повязку. Потревоженная рана полыхнула острой болью сорванной корочки подживающей кожи. Повязка просто не успевала выполнять свою роль, зато рана отведенную ей роль выполняла полностью.

      – Вот! Это сделали они… наши товарищи! Наши сподвижники, наши революционеры! Те, с кем мы стояли плечом к плечу. Те, которым мы верили, как самому себе! Предатели! – выплюнул это слово Керенский.

      – Эсеры! Изверги! Деспоты! Предатели! Германские наймиты!

      Вокруг зашумели, вставая со своих мест, члены Петросовета, одни в недоумении, другие в удивлении, третьи в возмущении. Никто не верил, не мог поверить в правду. Но Керенский сейчас не играл, он не лгал, он говорил правду. Его схватили, его били, его пытали голодом, и эту правду в его глазах и речи почувствовали все. Он интриговал, но не предполагал, чем это всё закончится для него, а потому был искренен в своём гневе.

      Меньшевики, большевики, другие эсеры и представители остальных малочисленных партий в замешательстве переводили взгляд с него на Чернова и обратно. И, как ни старался Чернов выглядеть спокойным, по его лицу было заметно, что он испугался, и всем своим видом, не произнеся ни слова, он только доказывал правоту слов, сказанных Керенским.

      Керенский обвёл взглядом лица притихших товарищей. В этот момент он чувствовал, что на его стороне находятся абсолютно все члены Петросовета: и меньшевики, и большевики, не говоря уже о кадетах и беспартийных. Одни эсеры были в растерянности, большинство из них ничего не знали об интригах своего руководства.

      Затягивая паузу, Керенский обвел взглядом стены кабинета. Оформленный бело-синими орнаментами в стиле русских сказок, кабинет создавался для подчёркивания красоты и величия русской истории и выглядел очень изысканным и необычным. Завершив паузу, Керенский внезапно выхватил маузер, подаренный Шкуро, и, наставив его на Чернова, громко сказал.

      – Именем Февральской революции и данной мне властью министра внутренних дел, вы арестованы! Встать!

      Громкий, истеричный крик Керенского буквально всколыхнул всех. Чернов вздрогнул и медленно встал, побледнев и став похожим на седеющего старого больного льва.

      – Руки вверх!

      Алекс Керенский не знал, как надо