Витражи резных сердец. Лаэтэ.

ты не волнуйся, – щебечет Амиша, разливая чай со стойким ароматом роз в красивые чашки с золотой росписью. – Рашалид – лучший из тренеров. Он невыносимый, но запредельно талантливый. Ты научишься справляться рано или поздно, а пока что мы о тебе позаботимся. Вот, Инатт передал тебе пироженку!

      Инатт всегда передавал ей пирожные, через Амишу или лично. Он даже угадывал, когда ей больше хотелось чего-то попроще, а когда она бы с удовольствием навернула что-нибудь кремовое. Каждый раз Торн ощущала что-то странное, тяжелое внутри, когда с удивлением обнаруживала его новый сюрприз. Она не помнила, чтобы ей когда-либо приносили пирожные. Не помнила, чтобы кто-то пытался угадать, что бы ей понравилось.

      Кроме Молли. Молли всегда знал.

      И сейчас он оставался в караване вместе с остальными, в опасности, пока она развлекалась здесь.

      Торн заставляет себя сесть. Касается кружки дрожащими от напряжения пальцами, в последний момент решая не трогать блюдце. Если она сейчас будет яростно звенеть посудой, достоинства ей это не прибавит.

      – Очень мило с его стороны всем рассказать, что я сладкоежка, – в шутку ворчливо замечает Торн, но заставляет себя улыбнуться.

      Амиша удивленно смотрит на нее. Серебристые прожилки в ее магматических провалах-глазах мерцают, как жидкий металл.

      – Милая, все эгидианцы сладкоежки. Это не сюрприз.

      Торн отвлекается на чай, только бы не разозлиться снова. Она не эгидианка. Она не реликт. Она не пойми что и должна вернуться домой и исправить то, что натворила.

      Нет, нельзя отчаиваться. Она здесь не умрет. Она контролирует свою судьбу и не будет впустую страдать здесь. Ее враги не станут ее погибелью. Никакие чудовища из леса ее не остановят.

      Она твердит себе это так часто, что не уверена, верит ли до сих пор.

      Амиша шутливо толкает ее кулаком в согнутое колено, а потом запрыгивает на кровать рядом. У нее капелька чая на коралловых губах.

      Она такая хорошенькая, что все девицы в караване сгорели бы от злости и зависти при виде нее. Вечно-юное лицо, вздернутый маленький носик. Губы, мягкие, как у сказочной героини. И эти локоны на плечах…

      Торн понимает, что и правда долго игнорировала ее. Что не замечала кое-чего важного.

      – Амиша… почему ты не золотая?

      Инатт золотой. Белый Рашалид блестит оттенками белого же золота. Все здесь исполнены в графитно-золотом и его вариациях, но эта девушка была совсем другой.

      Ее лицо оборачивается восковой маской, пусть и всего лишь на мгновение. Она смеется нервно, коротко, и ерошит седые пряди, прежде чем ответить:

      – Сама-то как думаешь, Торн? Я не отсюда, как и ты.

      Она моргает.

      – Но ведь ты… – «одна из них», почти говорит Торн, и тут же осекается. Они ловят своих. Она видела среди тех пленников в почти горячечном сне даит-аин с серебристыми стружками волос, даит-аин в городской одежде из Бастиона. Они ловят всех.

      – …тоже реликт? – Амиша усмехается, верно угадывая ее истлевшие в воздухе слова. – Милая, это совсем, совсем не одно