Орлеанская девственница. Философские повести (сборник). Вольтер

прекратив игру,

      Король узнал, что нынче поутру

      Видали несколько особ прекрасных,

      Что выделялась между них одна

      Улыбкой, белизною рук атласных,

      Божественной осанкою. Она

      Легко скакала на седле богатом,

      Ведя беседу с толстяком аббатом.

      Оруженосцы с копьями в руках,

      Сеньоры на арабских скакунах,

      Которые то прядали, то ржали,

      Прекрасных амазонок окружали.

      Отряд великолепный проскакал

      К дворцу, которого никто не знал,

      Который оставался неизвестным

      До той поры всем жителям окрестным,

      Но роскошью причудливой блистал.

      «Кто верен мне, тот следует за мною, –

      При этой вести Карл сказал Бонно. –

      На поиски поедем мы с зарею.

      Пусть мне грозит опасность, все равно.

      Я иль умру, иль отыщу Агнесу».

      Он спал недолго. И едва в завесу

      Небесных туч просунул Фосфор{291} нос,

      Предшественник Авроры нежных роз,

      Едва еще на небе запрягали

      Коней для Солнца{292}, как заведено, –

      Король, Иоанна, Дюнуа, Бонно,

      Вскочив в седло, немедля поскакали

      Отыскивать таинственный дворец.

      Карл молвил: «Только б мы ее сыскали!

      А англичане могут, наконец,

      И подождать для любящих сердец».

Конец песни шестнадцатой

      Песнь семнадцатая

Содержание

      Как Карл VII, Агнеса, Иоанна, Дюнуа, Ла Тримуйлъ и другие сошли с ума; и как они были возвращены к рассудку заклинаниями преподобного отца Бонифация, королевского духовника.

      Как много колдунов на этом свете!

      Я о колдуньях уж не говорю.

      Хоть юности я миновал зарю,

      Желаний цепи, увлечений сети,

      Но иногда к обману, точно дети,

      Склоняются и зрелые умы,

      Волшебники подносят нам отравы

      В одежде пурпурной, в сияньи славы,

      Чтоб, вознеся, увлечь в глубины тьмы,

      Где горечь пьем и смерть находим мы.

      Остерегайтесь сталкиваться с силой,

      Которою владеют ведуны.

      Читатель-друг! Коль чары вам нужны,

      Пусть это будут чары вашей милой.

      Гермафродит соорудил дворец,

      Чтоб, задержав Агнесу в этом месте,

      Еще неслыханной подвергнуть мести

      Дам, рыцарей, ослов, святых, всех вместе,

      За то, что опозорился вконец

      Благодаря их святости и чести.

      Кто в замок очарованный вступал,

      Своих друзей тотчас позабывал,

      Ум, память, чувства, все, чем жизнь прекрасна.

      Увы, струя летейских берегов,

      Которой поят бледных мертвецов,

      В сравненьи с этим – менее опасна.

      Под портиком величественным здесь,

      Различных стилей представлявшим смесь,

      Разгуливал жеманно призрак пышный,

      С горящим взором, поступью неслышной,

      Стремительный,

291

Фосфор – светоносец, предварявший зарю, которая предшествовала колеснице Солнца. Все было одушевленным, все было блистающим в древней мифологии. Можно ли не пожалеть о том, что для поэзии прошли эти вдохновенные времена, породившие столько прекрасных вымыслов, всегда аллегорических! Как, по сравнению с ними, мы бедны, – мы, «потомки варваров»!

292

Древние придали Солнцу колесницу. Это было в порядке вещей: Зороастр на колеснице переносился по воздуху; Илия был унесен на небо на сверкающей колеснице. Все четыре коня Солнца были белые. Согласно Овидию, их звали: Пироей, Эой, Этон, Флегон – то есть пламенный, восточный, годичный, жгучий. Но согласно другим ученым исследователям древности, они назывались: Эритрей, Актеон, Ламп и Филогей, то есть красный, сияющий, сверкающий, земной. Я полагаю, что ученые эти ошиблись и приняли названия четырех частей дня за имена коней. Это грубая ошибка, которую я укажу в ближайшем выпуске «Меркурия», предваряя выход в свет двух диссертаций in folio, написанных мною по этому поводу.