Сын Петра. Том 2. Комбинация. Михаил Ланцов

будто бы у Людовика есть мечта возродить старинные владения в Леванте и отбить земли, некогда занятые крестоносцами…

      – А что о том болтают в Париже?

      – Ничего такого. Но, быть может, в Москве просто не умеют держать язык за зубами?..

      Глава 8

      1699 год, сентябрь, 2. Москва

      После разговора с патриархом Петр вышел сам не свой. Практически со сломавшимся миром и системой координат.

      Всю свою юность и молодость проводя в Немецкой слободе, он проникался уважением к западноевропейской культуре. Не потому, что она так ему нравилась сама по себе. Нет. Просто Петр видел в ней отражение успеха западных стран. Их верфей и мануфактур. Их флотов, армий, каменных домов и многого иного.

      Он воспринимал это все неразрывным целым, даже не пытаясь вычленять отдельно полезные компоненты. Нет. Петр стремился забрать все это единым комплексом. Под ключ, так сказать. В какой-то мере бездумно, но крайне упорно и очень энергично.

      В оригинальной истории он сумел создать современный флот, и современную армию, и провести первую индустриализацию, и создать российскую научную базу. А также механизмы воспроизводства для всего этого дела. Чем предотвратил на том этапе превращение России в колонию. Но…

      Он просто копировал.

      Без применения к ландшафту. Без фильтрации. Без попытки осмысления.

      Петр брал все, что есть, и внедрял, из-за чего породил фундаментальную проблему, идущую красной нитью через всю последующую историю России. Следствием его формата реформ образованный класс разошелся с остальным населением державы в разные углы ринга. По сути, сформировались две России, живущие каждая в своем измерении.

      Одна – часть современной ей Европы.

      Другая же находилась под сильнейшим влиянием турецкой и персидской культур, которые насаждались в Московской Руси с последней четверти XV века…

      Это были два мира.

      Два враждующих мира.

      Потому как образованный класс, состоящий из дворянства и нарождающейся интеллигенции, противопоставлял себя остальной России. Ругал ее. Порицал. Высмеивал. Презирал. Стыдился. И всячески эксплуатировал, воспринимая туземцами, дикарями. Ему отвечали тем же, цепляясь все крепче за, казалось бы, совершенно не нужные традиции, также заимствованные несколько раньше из иного лагеря… выдавая их за исконные русские ценности в противовес пустым и чуждым европейским.

      1917 год ничего, по сути, не изменил.

      Скорее даже усугубил ситуацию. Потому что внутри одной державы теперь жили не две, а три враждующие промеж себя России. Ибо партийная номенклатура и ассоциированные с ней люди не относились ни к образованному классу, ни к остальному населению. Из-за чего получился «любовный треугольник» с, по сути, неразрешимыми противоречиями.

      Алексей отчетливо понимал: Петр – молодец.

      Просто умница.

      Без него