Черкаши. Повесть. Алексей Джазов

издательской системе Ridero

      От автора

      Нам всем приходится жить в несовершенном мире и даже порой в жестоком. Таким уж мы делаем его сами. В нем не хватает мест для романтизма, высоких чувств, благородству, и тогда на помощь людям приходит воображение, художественная литература, и хорошее кино. Кино, которое представляет собой увлекательные, динамичные, полные игры и авантюризма работы… Работы, которые находили свое отражение в многочисленной и при этом качественной советской фильмографии, тесно сопряженной с литературой.

      Данная небольшая повесть представляет собой серию коротких рассказов, связанных между собой и не очень, о светлом, что было с каждым из нас, – нашем детстве. Рассказы написаны в легком жанре как чье-то беспечное, заразительное лето глазами главного героя и его неразлучного друга. Сочинение рассчитано на широкий круг читателей. Кто-то, возможно, вспомнит себя, чем занимались дети позднего Советского Союза, в какие игры играли, чем увлекались, чье светлое время затирается в памяти житейскими хлопотами, заботами и забывается. Другим – новому поколению, полагаю, будет интересно узнать о своих «предках», «стариках», «родаках», т.е. тех, кого вы называете сейчас своими родителями…

      Приятного всем прочтения!

      Черкаши

      «Не заставляйте своих

      детей плакать, иначе

      у них не останется слез

      к вашим могилам…»

      (Чьи-то философские умы)

      Когда мы были возрастом дошкольного и начальных классов, мир воистину казался нам удивительным и интересным. Любой пустяк был подарком судьбы: найденный шарик от подшипника, кем-то оброненный коробок спичек, медная мелочевка под прилавком, а цветастые пробки от иностранного пива и пустые пачки сигарет, вообще, могли составлять чью-то коллекцию, наравне с марками и монетами. Улица же была пространством для познания: покоренные деревья, овраги, гаражи, стройки, катакомбы теплотрасс, подвалы. Естественно, как любые нормальные дети, оказавшиеся без присмотра, мы заигрывались и убегали со двора, и будучи счастливы, не замечали течения времени. Не знаю, как поступали родители в семьях других ребят, но в моей семье мама не выдерживала и срывалась от волнения: порола, как тогда казалось на славу, чтоб не убегал, пока я не прятался куда-нибудь под диван и ждал, когда же утихнут непроизвольные всхлипы и дрожь. А когда утихали слезы, то на их место заступали обида и злость. И тогда под диваном мне представлялся бурый медведь, который, как по волшебству, возникал там, где обижают маленьких, и вставал на их защиту: голова огромная, как автобус, лапищи с когтями, как кинжалы,.. медку с патокой не желаете!? Такой встанет во весь рост и сразу всем понятно: что почем, хоккей с мячом.

      Только медведь-оборотень никак не спешил появляться, и в очередное мое наказание я бросался к маме в ноги с криками: «прости, мама, прости», и тогда вблизи ей было неудобно меня поучать, и удары ремешком были не такие кусачие.

      Наказывала чаще всего двумя тонкими однотипными ремешками шириной не больше полутора сантиметров, серебряным и золотистым расцветок. Отца, как правило, в такие моменты рядом не было, потому что он был на работе. Вот и получалось, что единственным человеком, который останавливал поучение по мягкому месту, была моя бабушка. Когда она не выдерживала такого воспитания, то загораживала меня собой от сыплющихся сверху хлыстов. Странно, но даже в то время, я не считал свою маму обидчиком, а уж тем более врагом. Просто любил за все то хорошее, что делали для меня родители, и за что я им очень благодарен (определенно, их своевременная бдительность с неотъемлемыми шлепками в то бесшабашное время нам больше шла на пользу и даже спасала, чем вредила). А вот мерзкие, ненавистные мне тонкие вражины, чьи удары сыпались на меня и врезались как розги, были мне ненавистны, даже когда красовались на маминых платьях…

      Тайком я выкрадывал их с общей дверной вешалки в шкафу с ремнями и поясами и прятал в каком-нибудь укромном месте: под дедушкиной кроватью, где хранилось много каких-то коробок со всякой всячиной, на верхней нише бабушкиного шкафа с пакетами одежды, пачками табака от моли или в дальнем углу одной из двух кладовок, где хранилось, вообще, все подряд: от старой одежды до закруток (надо похвастать, что в одной из них уже позже я организовал свою «лабораторию» по производству взрывпакетов и ракеток из фольги и селитры). А пока мне доставалось за слинивание со двора и шатания ни бог весть где.

      В тот момент, когда мама не хваталась своих двух помощников – тю-тю, они же спрятаны мной заранее – могло достаться тапкой или просто ладонью. Однажды так и было, но в тот раз я никуда со двора не уходил. Это были уже начальные школьные годы, лето: мы сидели с моим другом Димкой в лопухах во дворе, которые, как великаны, стеной росли у здания морга местной больницы, и раскуривали гору, набранных под балконами дома бычков от сигарет. Там же мы насобирали несколько годных спичек, а уж черкаши всегда были при нас: берешь фильтр от сигарет, потрошишь его, чтоб он стал как вата, кладешь его на боковину подошвы своих сандалий, поджигаешь; когда