Лисы округа Хансон. Ксения Хан

меня в клане другие духи, посильнее, – возражает он, медленно проговаривая каждое слово. – С мелкотнёй вроде холостяков я не вожусь.

      – Кому тогда это надо? – морщится Джи. Беседа теперь занимает его настолько, что о страхе он, кажется, почти забыл.

      Союль на ёндона не смотрит. Он не сводит глаз с Харин, и та почти не дышит, думая, что токкэби сейчас снова поразит её самым неприятным образом. И он оправдывает все ожидания:

      – Как думаешь, много квисинов скрывается от людей, как в прежние времена? Мы уже не в Чосоне, прятаться по лесам и хибарам трудно. Да и люди стали хитрее, кому-то может прийти в голову… – Союль пожимает плечами. – Не знаю… Использовать квисинов в своих мерзких делах. Например.

      Харин вся обмирает. Мысли застывают, становится так тихо, что слышно, как громко и часто стучит лисье сердце. Кровь пульсирует, отдаваясь в пустой желудок.

      – Не может такого быть! – первым приходит в себя Джи, даже голос повышает, игнорируя страх перед токкэби. – Чтобы квисины связывались с людьми? Они смертных жрут, а не сотрудничают с ними!

      – Много ты понимаешь, – пригвождает Союль холодным тоном, и Джи вздрагивает. – Ты домовой, дух домашний, холёный. Ты голода, холода и одиночества никогда не знал, вот и не ведаешь, на что может пойти озлобленный дух, чтобы получить желаемое. Мы, нелюди, порой забываем, что жить остались в этом мире из-за обид, которые тащим за собой с прошлых жизней. Что может быть сладостнее человеческого дыхания и тепла? Ничего.

      Джи отворачивается, и Харин слышит его сиплый шёпот:

      – Ошибаешься.

      Она знает, что говорит Джи об одиночестве, давнем спутнике любого квисина, квемуля и даже божества. Но поддержать его у Харин сейчас не хватает сил.

      – Квисины и людей-то жрут ради мимолётного тепла, – задумчиво подхватывает она вслед за Союлем. Тот кивает и усмехается, губы изгибаются в недобрую кривую. – Энергию из тел высасывают, лишь бы испытать снова вкус жизни… Мать твою, что же это?

      – Не сквернословь, – обрывает её Союль, и знакомая фраза режет Харин слух. Привычная злость наполняет тело, согревает его, гоня прочь подобравшийся к самому сердцу холодок. – Видишь, я прав.

      – Прилепи награду на грудь, – фыркает Харин. – Это ничего не даёт пока. Только предположение. В какую сторону рыть?

      Союль откидывается на спинку дивана, весь расслабляется. От прежней сосредоточенности будто и след простыл.

      – Тебе-то это зачем? – спрашивает он и обнажает ровный ряд белоснежных зубов.

      Отвечать или не стоит? Харин прикидывает, что информация Союлю ничего не даст, а потом говорит прямо:

      – Тангун обещал отпустить меня, если я добуду ему убийцу священного оленя.

      Ладно, бог всех существ не совсем так сказал – он не конкретизировал и про синнока ещё не в курсе, но вот об этом Союлю знать не обязательно.

      Тот перестаёт улыбаться. Помнится, веке эдак в восемнадцатом у токкэби зубы были острые, желтоватые – почти частокол. Виниры, что ли, себе поставил? Пижон.

      – Оставь, – вздыхает Союль,